Илья Бражнин - Недавние были

А жизнь, надо сказать, не баловала его и готовеньким ничего не преподносила. Я говорил о трудных солдатских годах, об огневых днях гражданской войны. Сам Жилкин в стихотворении «В голодный год» рассказал о злом голодном времени. А теперь давайте вернёмся в годы ещё более ранние. Вот отрывок из стихотворения «О далёком»:

Деревня.

В избе,

покосившейся набок,

С вытьём молодух,

с причитанием бабок,

С одною наседкой в пустом решете,

В нужде,

обречённости,

в темноте,

От вечного горя,

от горькой кручины

Слезится глазок золотистой лучины…

…Кудахтнул в углу самовар,

как петух,

Высокой запел фистулой и потух…

И, словно булыжником,

вымостив брюхо

Замешанной вкруть

с лебедой аржанухой…

Такова деревня детских лет Володи Жилкина. А вот и сами эти годы, описанные резко, выразительно и правдиво в стихотворении «Детство»:

И вот мой ялик детства скромный

Причалил на ветру крутом

В приморском городе - к приёмной

Под вывеской «Сиротский дом».

Я в списке школы. Пояс с бляхой.

Казённый кошт. Кровать с доской.

Рыдая, бьётся жалкой птахой

Мать у калитки приютской.

И дни мои, как двойки с плюсом,

Растут сугробами обид.

Нас учит петь девица с флюсом

И на рояле дребезжит…

Сугробы обид росли изо дня в день, пока одесский сиротский дом не остался позади. Подросший Володя поступил в ремесленное училище и, в 1914 году окончив его, устроился подручным слесаря в одну из одесских типографий. Из Одессы вместе с матерью Володя перебрался к дяде-провизору в Москву, где работал учеником в аптеке, а потом в Ярославль. Но в следующем году девятнадцатилетнего Володю забрили в солдаты, и только спустя шесть лет, пройдя две войны и сто тысяч бед, Владимир Жилкин, наконец, попал в Архангельск.

И тут на долю демобилизовавшегося, измытарившегося двадцатипятилетнего Владимира Жилкина вдруг выпало несколько странно-счастливых месяцев. Приехав в Архангельск, Жилкин поселился в пригородной Соломбале и устроился работать на телефонную станцию сторожем. Вот как описывает в письме ко мне Андрей Викторович Шабунин, хорошо знающий Владимира Жилкина, тогдашнюю жизнь поэта: «Дали ему ружьё и чердак, где жить. Ходил с ружьем и сочинял стихи. Это было лучшее время его жизни (так признавался мне Владимир Иванович) На чердаке была большая русская печка. Варил себе рагу из трески и картошки, писал стихи, чувствовал себя полным хозяином жизни…»

Если верить классикам, чердак поэту вроде бы к лицу. Впрочем, об этом, надо полагать, Жилкин не думал - просто наслаждался свободой, независимостью, обеспеченным куском трески и несколькими картофелинами на день, а пуще того возможностью целиком отдаться любимому делу, к которому уже чувствовал призвание и которому отдавался сознательно и с ощутимой радостью Это явствует с совершенной очевидностью из его стихов, относящихся к чердачному периоду.

Так жил молодой поэт. Похаживал ночью с ружьём за плечами, в дохе, привезённой ещё с фронта. Досталась эта дошка вместе с кисетом, полным махорки, тогда, когда во Вторую конную, стоявшую на станции Апостолово, приезжал Михаил Иванович Калинин и раздавал бойцам привезённые подарки Происходило это в двадцатом году, а помнилось и, верно, сейчас помнится Владимиру Ивановичу, будто вчера было Будто вчера были и чердак с русской печью, и треска с картошкой, и стихи, которые рождались тёмными ночами под яркими зимними звёздами.

Стихи Жилкина тех первых архангельских лет светлы и свежи, как первый снег. В эти же годы душа поэта накрепко и навечно приросла к родному Северу с его мерцающими белыми ночами, ранними, ослепительными, бескрайними снегами, леденящими морозами, запушёнными серебряным инеем лесами, волшебством зеленоватых, фиолетовых, рубиновых сполохов, тяжёлыми крупными звёздами, секущими метелями, острыми, бешеными ветрами, серебристыми колдовскими отзимками, обманчивыми, с причудами, затяжными вёснами, седым, незакатный во всё лето солнышком, многомесячной кромешно-тёмной ночью, длящейся целую зиму.

Суровый край не богат был красками, не щедр дарами, но своеобычен и пленителен первобытной скромно-неброской красой. Пленил он и поэта ставшего певцом Севера.

Когда я говорю, что Жилкин стал певцом Севера, я имею в виду не только природу Севера Жилкин поёт и его историю, его людей, его героев. Он заглядывает к рыбакам, трактористам и судостроителям, на поля и на делянки лесорубов, на запани к сплавщикам и на пленённые льдами корабли, к ремонтникам и капитанам, которым не страшны «ни моряна, ни сиверко яростный». О своём родном Архангельске он пишет, как о городе-работяге:

Я люблю, когда утром купаются

В розовеющей мгле островки

И по Маймаксе всей просыпаются

Лесопильщики и речники.

Завывают, как ветер пронзительный,

У причалов сирены судов,

Откликается Судостроительный

И Сульфатный к работе готов

Сегодняшний день у Жилкина ведёт поэтическую перекличку со вчерашним и завтрашним днём города и края. Стихи «Баллада о Петре Первом», «Ломоносов в кругу друзей», «Штурман Альбанов» рассказывают о славном прошлом Севера, а заключает синюю книжечку стихотворение «Беломорская гидроцентраль», посвящённое будущей электростанции, которая должна использовать энергию морских приливов и отливов.

Интересы поэта Жилкина многообразны и разносторонни, картины жизни родного Севера многоплановы и объёмны, а изобразительные средства аскетически скупы. Поэт Жилкин немногоречив, скромен, прост. Он неизменно привержен ясной и строгой простоте, издавна верен ей и готов открыто прокламировать её. Одно из таких программных стихотворений начинается строфой:

Прекрасна жизни простота,

Теченье рек, в пруду звезда,

И ритмы тел, и просто те,

Чья жизнь в труде и простоте,

И птичьи трели из куста.

Прекрасна жизни простота.

А дальше есть такие строки:

В работу - мысль! Слова - в тиски!

В напев размеренной строки.