Николай Леонов - Холодная война против России

В печати все время со зловонным запахом рвутся бомбы, которыми политические противники забрасывают осажденную крепость КГБ, достается и разведке как части его. Какой-то «неопознанный полковник с тридцатилетним стажем работы в КГБ» дал пространное интервью «Собеседнику» (приложение к «Комсомольской правде»). Острие выступления направлено против Андропова, Крючкова, хотя досталось и другим. Говорится о 22 предателях, о подкармливании партгосаппаратчиков деньгами зарубежных резидентур разведки, о взяточничестве, о кадровых симпатиях вне зависимости от способностей и многом другом. Автор хвастливо заявляет, что «может сказать в сто раз больше», хотя нам очевидно, что он уже наговорил в сто раз больше, чем надо было бы, следуя правде. Но обозначенные пункты атаки не являются вымышленными, они были всамделишними, видно, что человек «отсюда», но трусоват и прячется под «неопознанностью». В подтексте интервью чувствуется жар неудовлетворенного честолюбия, так часто толкавшего людей на непорядочные поступки.

Но в разведке все шушукаются, многие злорадствуют в адрес упомянутых в интервью людей, действительно, может быть, не лучших в разведке. Они, упомянутые, ходят, втянув голову в плечи. В коллективе идет явное брожение. В среде офицеров растет желание вывести разведку из КГБ, деполитизировать ее, подчинить президенту, а может быть, передать России…

Л. В. Шебаршин еще шире распахивает двери открытости разведки. В первые выходные дни сентября каждого года, ближе ко дню рождения Ф. Э. Дзержинского, мы проводим наш профессиональный праздник, когда новое поколение разведчиков приносит присягу верности Отечеству. Потом следуют короткий митинг, возложение венков к символической могиле «неизвестного разведчика», спортивный праздник. В 1995 году впервые в этот день территория нашего городка была открыта для членов семей нового пополнения разведки. Непривычно видеть принаряженных женщин, стайки детей, заинтригованно всматривающихся в окна наших служебных зданий, радующихся необычной чистоте, порядку. А тут еще солнце, медь оркестра, флаги… Слушаем короткую, но страстную речь Джорджа Блейка, умного, волевого легендарного разведчика, который поверил в социализм и не отказался от него.

Он сказал, что мечта человечества о справедливом коммунистическом обществе не умрет, сколько бы сейчас ее ни топтали и ни хаяли. Она будет реальностью на другом витке истории. Я с ним согласен.

А на «воле», за забором, оравы честолюбцев требуют власти, как диабетики инсулина во время приступа.

Грызня «вождей» час от часу становится все более лютой. Горбачев норовит править с помощью указов, а Ельцин каждый раз посылает его далеко-далеко. Оба яростно тянут одеяло на себя. Первый твердит, что он за постепенность, а второй — за рынок. Вот и вся премудрость этой политики, надоевшей, как тяжелый сон в ненастную ночь. Далеко за полночь светятся экраны телевизоров, в которых набившие оскомину лица все говорят, говорят и говорят. Правы те, кто считает, что наше национальное сознание помутилось.

Нигде с такой яростью не дерутся за власть, потому что нигде власть не дает человеку так много, как у нас.

Мы умудряемся последовательно бороться против конфронтационных подходов во внешней политике и в то же время раздуваем пламя конфронтационности в своих собственных внутренних делах. Трясина все глубже засасывает политическое руководство. Болотная ряска уже подходит к подбородку. Надежды, что ноги вдруг нащупают случайно твердое дно, нет. В глазах руководителей все чаще виден страх затравленного зверя, поэтому любой ценой им хочется оттянуть смертный час.

19 октября 1990 года Совет Министров принял решение встать на колени перед США и просить их предоставить нам гуманитарную помощь медикаментами. Не говорится, куда пойдут эти медикаменты или какие препараты нам нужны. «Дайте хоть что-нибудь!» — таков отчаянный вопль руководителей политики и экономики. В самом конце октября 1990 года Горбачев вернулся из пятидневной поездки в Испанию и Францию, где буквально выклянчивал какую-нибудь помощь. Хозяевам было просто неудобно совсем отказать нобелевскому лауреату, и они пообещали положить что-нибудь в его протянутую руку. Испанцы посулили 1,4 млрд. долл., а французы — около 1 млрд. долл. Но, как всегда за последние годы, эти обещания не более чем поглаживания по головке, они не вылились в конкретные соглашения, никто не может сказать, будут ли давать эти средства государства или расчет делается на частные кредиты, когда будут предоставлены средства, на каких условиях, на какие цели мы собираемся их израсходовать.

Внешне весь мир, как бы сговорившись, обращается с нами вполне корректно, делая вид, что мы такие же, как все, но в душе рассматривает нас как экономического и политического банкрота.

Меня просто потрясло общение с нами американцев по поводу проверки некоторых наших предприятий микробиологического профиля, на которые указал очередной предатель, работавший в этой отрасли и бежавший во всеобщей суматохе за границу. Заместитель государственного секретаря Бартоломью пригласил нашего посла в Вашингтоне и сказал примерно следующее: «Вот что, скажите там своим, что мы хотим с 28 ноября этого года послать к вам 12 инспекторов. Среди них будут и англичане (изнасилование предполагалось коллективное! — Н.Л). Вы им покажете на первый раз четыре объекта (далее следовало их перечисление. — Н.Л.). Прошу любить и жаловать наших людей. Они пробудут на каждом объекте по два-три дня. Дайте им списки всех научных и профессиональных работников, а самих работников предупредите, чтобы они были на своих рабочих местах. Мы будем беседовать с любым из них по нашему выбору. Кстати, приготовьте все финансовые бумаги, отчетность — они нам пригодятся. Откройте доступ ко всему предприятию. Мы будем брать пробы и фотографировать».

Посол, воспитанный на принципах соблюдения взаимности, пытался было заговорить о приезде наших специалистов, но Бартоломью досадливо махнул рукой и брезгливо добавил: «О чем вы? Никакой взаимности… Мы не хотим отвлекаться от важного дела. Да, еще имейте в виду, что сказанное мной одобрено на нашем высшем уровне, только там решили не пачкать об это дело свои руки…» Я изложил телеграмму посла СССР в Вашингтоне по памяти, но почти дословно.

Не надо говорить, что всякий, с кем разговаривают таким языком, уже не имеет права на уважение. Сколько бы наши горемычные лидеры ни повторяли, что мы — великая держава, с ней как с таковой уже никто не считался. В старину мудрецы говорили, что во рту не станет слаще, если будешь повторять: «Халва, халва…»