Сергей Хмельницкий - Пржевальский

Дипломатическая война была в разгаре, когда о положении экспедиции распространились тревожные слухи. Их с преждевременным злорадством распустили английские дипломатические круги, которым Пржевальский был ненавистен. Английские дипломаты боялись, что если русский путешественник откроет путь в Лхассу, то Тибет — это преддверие Индии — будет вовлечен в сферу русского политического влияния.

В начале января 1880 года Кояндер сообщил в Петербург министерству иностранных дел: «Участь экспедиции полковника Пржевальского внушает мне серьезное беспокойство. Третьего дня английский посланник передал мне, что, по полученным им из Сычуани известиям, там ходят слухи, будто партия иностранцев, направившаяся в Лхассу с севера, встречает такие же затруднения, как и граф Сечени на востоке. В тот же день министры сообщили мне донесения им сининского губернатора и сычуанских властей, извещающих, что о Пржевальском нет никаких сведений, и что ввиду пустынности проходимых мест, китайские власти не могут быть ответственными за случайности. Что означают эти донесения? Простую ли предосторожность, принимаемую властями на всякий случай, или же желание приготовить меня к более тревожным и неприятным вестям — определить трудно».

Десять дней спустя Кояндер телеграфировал из Пекина в Петербург: «По словам китайцев, Пржевальский, прогнав заблудившегося проводника, остался в начале октября один в неизвестной пустыне. С тех пор известий о нем нет».

Австрийские газеты не без тайного удовольствия сообщили, что по известиям, полученным в Китае от Сечени, Пржевальский ограблен и убит.

Тревожные вести проникли в русскую печать. Петербургская газета «Голос» поместила сообщение о Том, что по слухам Пржевальский находится в плену у китайцев.

«Помню, какое впечатление произвело это в Петербурге, — пишет товарищ и биограф Пржевальского, академик Н. Ф. Дубровин. — Все единогласно утверждали о гибели Николая Михайловича, как о факте совершившемся, и крайне сожалели о нем, как о безвременно погибшем».

«Мы с прискорбием узнали, что с Пржевальским случилось что-то недоброе», — говорилось в петербургском «Историческом вестнике». «Пржевальского никто искать и не думает. Стоило бы, однако, позаботиться о его судьбе».

Но Пржевальский и его отважные спутники в это время решали свою судьбу сами.

Караван медленно пробирался в Цайдам через пустыни и горы Тибета. Опять перед русскими путешественниками лежали сотни километров пути, рокового для стольких странников. Уже настала глубокая зима с лютыми холодами и снежными бурями. Верблюдов осталось только двадцать шесть, из них половина едва волочила ноги. Запас продовольствия, которое удалось добыть в Тибете, был ничтожен. Пржевальскому пришлось ввести в своем отряде строгий рацион: дзамба выдавалась по небольшой чашке в день на человека, а чай, один и тот же, варился по несколько раз.

В горах Цаган-обо путешественникам пришлось простоять четверо суток из-за болезни казака Гармаева. На пятые сутки Гармаев, еще не вполне оправившийся, сильно ослабевший, все-таки уже мог кое-как ехать верхом.

От гор Цаган-обо проводник Дадай повел экспедицию в Цайдам новым, более коротким путем. Внизу, на равнинах Цайдама, гораздо теплей, чем в Тибете, и Пржевальский хотел попасть в Цайдам как можно скорее. Приходилось спешить еще и потому, что верблюды с каждым днем слабели от бескормицы, да и у путешественников запасы провизии истощались.

В горах Думбуре Николай Михайлович и его спутники встретили новый, 1880-й, год.

Когда путешественники приближались к хребту Марко Поло, на голой бесплодной равнине их застигла ночью страшная снежная буря. Продолжать путь стало невозможно, а корма для лошадей и верблюдов здесь не нашлось никакого. Юрту и казачью палатку занесло снегом и песком. Ветер пронизывал войлоки, которыми укрывались путешественники. Утром, когда настало время заводить хронометры, их едва можно было держать в руках, до того они охладились за ночь, хотя и лежали под изголовьем у Николая Михайловича, завернутые в лисий мех. Аргалу для топлива не удалось отыскать, запасного же почти не оставалось, да и разжечь его в бурю невозможно. Люди и животные томились голодом, дрожали от стужи.

К полудню ветер стих и немного потеплело. Путешественники тотчас же завьючили верблюдов. Но как только они двинулись в путь, снова поднялся снежный буран, бушевавший до ночи. Чуть не ощупью, в глубоком снегу, под ветром, который слепил снегом глаза, Пржевальский и его спутники перешли через хребет Марко Поло — через новый, Ангыр-дакчинский, перевал, расположенный далеко к западу от Чюм-чюма.

Остановились ночевать в бесплодном ущелье. Животные уже вторые сутки не имели корма. Лошадям дали по куску говядины и высыпали им мешок куланьего помета, собранного дорогой. Голодные лошади с радостью набросились на эту пищу. Верблюдов, которые могут дольше переносить голод, не кормили совсем, а на другой день они опять должны были сделать трудный переход.

За время пути по Тибету бури множество раз обрушивались на путешественников, грозя им гибелью. Но и среди рева бурана в снежной пустыне Пржевальский оставался ученым: он не только боролся с бурей, он еще изучал ее — наблюдал, делал выводы.

Как и в пустынях Джунгарии, в Тибете бури имели постоянное направление с запада на восток. «Подобное направление, одинаковое для всех бурь Центральной Азии, указывает на их происхождение от одних и тех же причин», — записал в своем дневнике путешественник.

В Тибете Пржевальский наблюдал такую же резкую разницу температур на солнечной и на теневой сторонах гор и холмов, как и в Джунгарии. В этой разнице температур он видел одну из причин джунгарских бурь. Теперь, в Тибете, Пржевальский пришел еще и к новому выводу:

«Другая причина тибетских, равно как и монгольских, бурь заключается в резком контрасте температуры этих высоких и холодных местностей, сравнительно с соседним теплым Китаем. Такая разница, конечно, всего более проявляется зимою и весною, когда именно господствуют бури в пустынях Монголии и на высоком нагорье Тибета».

Этот стройный вывод из множества наблюдений Пржевальский сумел сделать в те самые дни, когда он то коченел в седле под порывами студеного ветра, то через силу брел по колено в снегу, в глубине пустынь.

У путешественников осталось всего семнадцать верблюдов. Караван подошел к последней горной преграде на пути в Цайдам — к крутому, скалистому хребту Торай. Обессиленные животные не могли преодолеть крутизну перевала. Людям пришлось развьючить их и самим нести в гору вьюки. Наиболее слабых верблюдов тащили вверх веревками. Один верблюд так и не смог взойти…