Галина Серебрякова - Маркс и Энгельс

Бернайс в своих статьях жестоко громил приверженцев правительства, этих, по его мнению, христи- анско-германских простаков в Берлине, которые, поддерживая короля, предрешали исход наступления, начатого мракобесами-дворянами. Вместе с Бернайсом на немецкие порядки ополчился и Генрих Гейне. Его полные сарказма стихи зло высмеивали «нового Александра Македонского», как прозвал он Фридриха Вильгельма.

Бессильное что-либо сделать в чужой стране с немцами-смутьянами, королевское правительство грозило им тем не менее всякими карами.

Королевское министерство требовало от французского премьера Гизо расправы с сотрудниками газеты «Вперед». Гизо пытался отмолчаться. Весьма умелый и осторожный политик имел твердое правило — не торопиться и выжидать.

А газета «Вперед» продолжала наступать на реакцию, подняв забрало. Король и королева прусские все чаще приходили в ярость. Стрелы газеты попадали в цель.

Между прусским правительством и Гизо усилилась секретная переписка.

Маркс и Бернайс договорились о том, что не отступят от взятой линии и не пойдут на попятную, как бы им ни угрожали.

Проходя по залу, Карл увидел Бакунина, который громко спорил о чем-то с несколькими русскими. Одним из них был Яков Николаевич Толстой, тайный агент царя в Париже. Заметив Маркса, он тотчас же направился к нему вместе с Бакуниным.

— Я восхищен вашими философскими трудами, — говорил Толстой басом. — Статья «К критике гегелевской философии права» превосходно корчует старые пни. Да-с, кто из нас, русских, не болел гегельянским умопомрачением! И вы, немецкий ученый, революционер, вслед за Фейербахом приходите, чтобы вернуть людям их головы.

— Послушайте, Маркс, — сказал Бакунин и порывисто взял Карла за руку, — я хочу сказать, что считаю вас совершенно правым в споре с Руге. Честность суждений прежде всего. И хотя ваш противник не раз защищал меня в словесных и газетных схватках, я не могу кривить душой. Вы правы. Вы, а не он.

— Рад, очень рад, — живо отозвался Карл.

Уже не впервые встречал он этого человека. Маркс знал, что Бакунин продолжал начатые на родине философские поиски истины и пришел к мысли, что «страсть к разрушению — творческая страсть».

Выступления Бакунина и связь его с революционерами привлекли к себе внимание тайных агентов царского правительства в Париже.

Русское правительство предложило Бакунину вернуться в Россию, а когда он отказался выполнить это, его лишили дворянского звания и заочно приговорили к каторге.

Политические взгляды и планы Бакунина не отличались постоянством. Он видел главную задачу европейской революции в освобождении Польши, разрушении австрийской монархии, объединении славян во всеславянскую республиканскую федерацию и в то же время считал возможным создание всеславянского государства во главе с русским царем.

Маркс был всегда внимателен и терпелив к Бакунину. Определив свой путь, Бакунин лучше понял окружающее.

Но тщетно пытался Бакунин работать планомерно и упорно, как советовал ему Маркс. Всегда что-то ему мешало и отвлекало от дела. Успокаивая себя, ой называл трудолюбие и прилежание педантизмом. В работе, любви и дружбе Бакунин быстро загорался и быстро остывал.

Бериайс вернулся в главный зал и с эстрады попросил всех собравшихся усесться.

Вслед за Бернайсом на эстраду вышел Прудон. Он выглядел моложе своих 35 лет. Светлые, очень мягкие волосы беспорядочно падали на его гладкий большой лоб. Маленькие очки в металлической оправе не скрывали небольших близоруких глаз, как-то рассеянно смотревших на мир. Бакенбарды обрамляли овальное тонкое лицо с четко вырисованным, упрямо сжатым ртом. Чистокровный бургундец, он внешне очень походил на немца, и только порывистые движения, жестикуляция и торопливая темпераментная речь обнаруживали в нем француза.

Прудон говорил горячо, но неясно об экономических противоречиях, о грядущей революции, о коммунизме. Слова его, многочисленные цитаты, которыми он обильно пересыпал речь, казались убедительными в тот момент, когда произносились, но тут же рассеивались, исчезали.

Когда на трибуну поднялся Карл, у Женни дрогнуло сердце. Это бывало всегда, когда выступал Карл. Как ни была она уверена в каждом слове, которое он скажет, ей не удавалось преодолеть волнение.

Маркс заговорил. В зале наступила тишина ожидания.

За год пребывания в Париже Маркс стал одним безмерно дорог, другим — страшен. Единственно, чего он не внушал к себе, это безразличия.

Едва Карл, сменив на трибуне Прудона, произнес несколько фраз, Женни сразу поняла, о чем он решил говорить. Это был рассказ о новых выводах, сделанных им в последние месяцы. Он как бы дорабатывал и проверял снова и снова то, что так волновало его.

Маркс раскрыл различие между освободительным движением буржуазии и пролетариата. Он не раз задумывался над тем, кто же возглавил революцию 1789 года во Франции. Лионские фабриканты, к которым примкнули зажиточные интеллигенты и ученые — Бриссо, Кондорсе, великий физик Лавуазье, инспектор мануфактур Роллан и его жена, дочь ювелира, — все они были бесправны, несмотря на богатство, образование и рвались к политической власти не вследствие нужды.

Богачам из третьего сословия стало невыносимо презрение аристократической Франции, преграждавшей им дорогу к власти.

Но движущей силой революции всегда был народ, голодавший и лишенный всяких прав. Он постоянно боролся за кусок хлеба, за топливо, за работу.

Буржуазия корыстно использовала восстания масс в своей борьбе с феодалами и дворянами. Революционная энергия народа принесла ей политическое могущество. Но всегда, захватив власть, буржуазия предавала своих союзников — трудовой люд и, присвоив себе все плоды победы, начинала борьбу против ремесленников, рабочих, крестьян. Труженики, рабочие воздвигали баррикады, сражались, низвергали троны и династии. Победа или поражение народа определяли судьбы революции. Перед взором Карла проходили хорошо знакомые ему картины нищеты и лишений лионских текстильщиков, английских рабочих, не имевших права на человеческую жизнь. Вот что толкало обездоленных плебеев на восстание, на бунт. Глубоко различны причины и цели революций буржуазных и пролетарских.

Таков был вывод, сделанный Марксом. Он говорил о том, какая жестокая борьба ждет бойца-пролетария, и все же предрекал ему неизбежную полную победу.

Когда Маркс сошел с трибуны, к нему протянулось несколько рук. И эти руки и особенно глаза, смотревшие с любовью и доверием, были самым большим вознаграждением за его труд.

Карлу жали руку революционеры, рабочие из Италии, Польши и Франции. Морщился Прудон, но и он понимал значение речи Маркса.