Владимир Шевелев - Н.С. Хрущев

19 сентября теплоход прибыл в гавань Нью-Йорка. Встречи не было, от властей — никого. Вдобавок ко всему профсоюз докеров в знак протеста против приезда Хрущева в США отказался принимать советскую делегацию. В советских газетах все это подавалось иначе: «У причала с раннего утра собрались многочисленные встречающие. Развеваются государственные флаги СССР, Украины, Белоруссии, Венгрии, Румынии. На трапе появляется Н. С. Хрущев. Бурные аплодисменты…»

Эта сессия Генеральной Ассамблеи ООН вошла в историю как одна из самых представительных и, вместе с тем, одна из самых конфронтационных. Последнее обстоятельство во многом объяснялось поведением неуступчивого и шумливого «коммуниста номер один».

О. Гриневский, хорошо разбирающийся в закулисных играх в ООН и ее нравах, свидетельствует:

«К острой политической борьбе ООН была не готова. Сессии Генеральной Ассамблеи давно стали рутинными. Даже ежегодные выступления советского министра иностранных дел лишь на какой-то момент могли всколыхнуть сонное болото пустых ооновских дискуссий, направленных в конечном счете на то, чтобы принять очередную составленную из многочисленных компромиссов и потому мало значащую резолюцию, о которой вскоре забудут. Пока на сессии присутствовали министры, зал еще бывал относительно заполненным — тут действовала взаимная солидарность дипломатов: не придешь слушать чужого министра и на выступление твоего тоже никто не придет. Что, естественно, своему министру вряд ли понравится. Но когда министры разъезжались и начинали работать комитеты, залы бывали не то, что полупусты, а просто пусты. Ведь дела делались не там, где произносились речи, а за кулисами, в многочисленных барах, где за обязательным мартини находились компромиссы, которые потом и утверждались Генеральной Ассамблеей».

23 сентября Хрущев выступил на пленарном заседании с докладом «Свободу и независимость всем колониальным народам. Решить проблему всеобщего разоружения», полным угроз и обвинений в адрес империалистов. Он даже потребовал снять генерального секретаря Дага Хаммаршельда как «слугу монополистического капитала США». После Хрущева с такой же агрессивной антиамериканской речью в течение четырех с половиной часов выступал кубинский лидер Фидель Кастро. Так был задан конфронтационный тон всей сессии Генеральной Ассамблеи ООН.

Свою речь Хрущев начал с пожелания благополучия и процветания молодым африканским государствам. Когда же он предложил предоставить независимость всем колониальным народам и странам, то аплодировали далеко не все.

— Это колонизаторы, — показал Хрущев рукой на тех, кто сидел без движения. — Им ли приветствовать свободолюбивые предложения?

А спустя несколько дней произошел инцидент, до сих пор вызывающий неоднозначную реакцию. Речь идет о «башмачной дипломатии» советского лидера, что стала притчей во языцех. Недаром сам Хрущев так много внимания уделяет ему в своих мемуарах, пытаясь объяснить обстоятельства и мотивы своего экстравагантного поступка.

В зале, где заседала Генеральная Ассамблея, прямо перед советскими представителями сидели испанцы. В то время отношения между СССР и франкистской Испанией были напряженными и, как признается Хрущев, руководитель испанской делегации действовал на него отталкивающе. Тем более, что перед отъездом в США Хрущев виделся с Долорес Ибаррури, которая попросила его: «Товарищ Хрущев, хорошо, если бы Вы в речи или реплике, выбрав момент, заклеймили позором режим Франко в Испании».

Хрущев вспоминает, что во время заседаний все вопросы обсуждались очень бурно. «Представители буржуазных стран» подавали реплики, стучали о свои пюпитры, шумели, если речь им не нравилась. Представители Советского Союза и других социалистических стран быстро переняли подобные формы протеста. Когда выступал представитель Филиппин, поддержавший политику США, Хрущев подал очередную реплику. Сам он так вспоминал об этом:

«Помню: я употребил выражение: «Мы еще вам покажем кузькину мать!» Имелся в виде «показ кузькиной матери» в вопросах экономики, культуры, социально-политического развития наших стран. Тот опешил. А спустя какое-то время снова взял слово: «Выступая здесь, господин Хрущев употребил выражение, которое мне перевели. Я перелистал много словарей, но так и не смог разобраться, что это значит?»

Как оказалось, ему перевели: «мать Кузьмы», поэтому филиппинец не мог понять, что же Хрущев имел в виду.

Затем в ходе обсуждения вопроса о колониях Хрущев, взяв слово для реплики, обрушился на режим Франко. В ответ последовала реплика испанца. Сразу же советская делегация и представители других социалистических стран стали шуметь и стучать. «Я решил поддать жару, — вспоминал Хрущев, — снял башмак и начал стучать по пюпитру, да так, чтобы было погромче. Это вызвало бурную реакцию у журналистов и фотографов».

В советской прессе об этом инциденте ничего, естественно, не сообщалось. Позднее его стали подавать как пример «классовой дипломатии». Алексей Аджубей, выступая на XXII съезде КПСС, очень красочно и остроумно описывал инцидент с башмаком и прочие «дипломатические» приемы своего могущественного тестя, вызывая смех и бурные аплодисменты делегатов съезда: — Может, это и шокировало дипломатических дам западного мира, но просто здорово было, когда товарищ Хрущев однажды, во время одной из провокационных речей, которую произносил западный дипломат, снял ботинок и начал стучать им по столу. Всем сразу стало ясно — мы решительно против, мы не хотим слушать такие речи! Причем Никита Сергеевич Хрущев ботинок положил таким образом (впереди нашей делегации сидела делегация фашистской Испании), что носок ботинка почти упирался в шею франкистского министра иностранных дел, но не полностью. В данном случае была проявлена дипломатическая гибкость.

Однако на Западе в открытую издевались над бездарной «башмачной дипломатией» Хрущева, его необузданностью, некомпетентностью и импульсивностью. И хотя эксцентричный поступок советского лидера не противоречил протоколу ООН, а Генеральный секретарь Хаммаршельд даже не сделал ему замечания, инцидент этот вписывался в общее русло хрущевской дипломатии. Звено цеплялось за звено, поступок за поступок, слово за слово — и формировался имидж «коммуниста номер один», возомнившего себя великим дипломатом. Историк Анатолий Пономарев пишет:

«Хрущев был непревзойденным мастером создания (буквально на ровном месте) кризисных ситуаций, выбираясь из которых, выдавал себя чуть ли не за спасителя рода человеческого. Натура увлекающаяся, упрямая, пренебрегавшая опытом традиционной дипломатии, он зачастую сам загонял себя в угол, когда, наоборот, можно было получить дополнительные очки».