Эльхан Мирзоев - Мои останкинские сны и субъективные мысли

Не это важно. На встречу поехала — кто? Правильно. Снова грудью на амбразуру бросилась главный редактор Дирекции информационного вещания НТВ. Правда, на этот раз Миткова была в строгом закрытом классическом костюме непонятного цвета — что-то коричнево-зелёно-серое. Под пиджаком, рукава которого были слишком ей велики, такой же окраски хлопчатобумажная футболка поминального фасона. Никакого кокетства, никаких изобличающих ёрзаний за всю беседу главный редактор НТВ не совершила.

Может, ей Путин больше нравился? Или же объяснили — какой внешний вид должен быть у неё? Нет, всё-таки первое предположение мне кажется правдоподобнее.

Source URL: http://ostankino2013.com/belenkaja-bluzochka-dlja-prezidenta.html

Господа и холопы, беки и нукеры. Беседы с К***

C ним я был знаком давно, ещё до работы на НТВ. К. тогда только начинал свою карьеру и ещё не работал в Кремле. Тогда К. был нормальным человеком. Ведь, был, сволочь, нормальным человеком. Мужчиной.

Потом К. стал работать в Кремле и стал меняться. Должность у него так себе — начальник средней руки. Но близок там со всеми «башнями». Покровитель у него — с его же слов — один из старых ближайших друзей «Самого». Ну, и сам питерский. По матери, только наполовину, но ему больше нравилось считать себя именно питерским. Человек очень шустрый — умеет, если надо, построить отношения с любым — даже на плевок ответить улыбкой. По комплекции — чиновник. С характерным неспортивным, розовым жирком. Жизнерадостным салом. Да, почти собирательный образ. Ну, уж, извините.

Да, К. говорил, что мы друзья. Так и называл меня — друг. Если не ошибаюсь, я тоже так считал. Он мне часто предлагал помощь. И не один раз я ею воспользовался.

Хотя какая между нами может быть дружба?! У него другой круг общения, у меня другой. Часто непонимание между нами было настолько сильным, что про себя удивлялся: «Что я здесь с ним делаю?! О чем я с ним говорю, спорю, в чём пытаюсь убедить?!» Хотя человек он в принципе умный, лет 15 назад — студентом — говорят, был активным либералом в своём вузе, говорил о справедливости. К тому же, очень хороший юрист. А сейчас, видимо, просто рефлексировал.

Не знаю, что он от меня хотел, и чем я мог быть ему интересен. Возможно, в нашем общении К. искал какую-то отдушину, возможность поплакаться в жилетку…

Однажды наш разговор зашёл о коллеге с телеканала «Россия». Известном своими сенсационными разоблачениями. И К. ёмко так сказал, поморщившись: «Да у него на роже написано, что он продажная шкура и взяточник. Но наш человек!»

«Так они даже к «своим» относятся», — меня передёрнуло от гадливости. Хотя когда К. употребил слово «рожа», перед глазами появилось лицо коллеги — стабильное, тяжёлое, откормленное, почему-то снимаемое операторами во время стендапов максимально крупным планом, на весь экран — и я почти согласился с первой частью мысли собеседника.

Я попросил:

— А ещё?

К. назвал ещё фамилии. Рассказал много интересных подробностей об их карманных, прикормленных ими журналистах. Большая часть услышанного мне была не очень интересна, потому что касалась крайне ненормальной интимной жизни и других необъяснимых слабостей этих людей. Я снова подумал: «Так они даже к «своим» относятся». Для меня такое отношение было вне логики.

— А ваши хвалённые теленачальники, Эльхан… Может, в Останкино они строят из себя крутых ребят. Возможно. Но в Кремле они становятся шёлковые — с каждой дверью раскланиваются, даже обслуживающему персоналу предупредительно улыбаются.

Но про это я и сам знал. Это было логично.

Не знаю, почему я захотел рассказать про этого человека. И почему не называю его настоящего имени.

Обычно К. инициировал наши встречи. Одна из них произошла осенью 2004 года. Я очень хорошо помню. Сам с нетерпением её ждал — ведь К. имел отношение к одному из главных сюрпризов второго путинского срока — пакету законов об отмене льгот для десятков миллионов граждан. Я спрашивал у К., как это отношение называется официально, но он не захотел рассказывать. Или не смог сформулировать. Предполагаю, как один из юристов, разрабатывавших и курировавших этот сюрприз в Кремле.

А эта так называемая реформа мне была очень интересна.

Для приличия её наименовали лукавым эвфемизмом «монетизацией льгот», а не «отменой льгот» и хитро спрятали между строк законов о реформе разграничения полномочий разных уровней власти[35], и предполагала она стопроцентную отмену льгот для почти всех граждан, у которых эти льготы были. Когда летом 2004 года подконтрольный Кремлю парламент тихо, воспользовавшись летним равнодушием населения, принимал этот пакет законов, в Думе возмущались лишь коммунисты, основной электорат которых, пенсионеры, были бы обязательно ущемлены в правах. Единороссы и центральные СМИ закон активно пиарили — мол, людям вместо льгот выплатят «денежный эквивалент» и бывшие льготники сами решат, на что их тратить. Звучало красиво. На ТВ показали несколько хвалебных материалов в пользу «реформы». Особенно запомнились притянутые «репортажи» всех официальных телеканалов из сёл — дескать, деревенские многими льготами не пользуются, особенно льготным проездном на транспорте. Из этого корреспонденты делали вывод — отмена льгот очень хороший и нужный шаг, людям нужны реальные деньги, а воду мутят популисты. Слава случаю, я в производстве этих «репортажей» не участвовал.

Активно — на улице — протестовали чернобыльцы — 29 июля. Самую яркую акцию — она меня потрясла, очень повлияла на мои взгляды — за три дня до принятия Госдумой закона № 122 провели ребята из НБП[36], но население эту самоотверженную инициативу не подхватило. Как обычно, россияне отреагировали на путинский законодательный сюрприз, только тогда, когда он вступил в силу — в январе 2005 года. После новогодних праздников страну начало серьёзно трясти. Особенно яркие протесты — в Санкт-Петербурге. Дошло до антиправительственных лозунгов и мата. Дошло. Вот тут-то говорящие головы власти стали признавать, что закон был «сырой и недоработанный». Пипл не схавал…

Вернее, пипл это всё равно сделал, но не сразу.

Однако, в октябре 2004 года лично для меня индикатором отношения чиновников к пиплу было лицо К. — самодовольное и тяжёлое. С крепкими упругими щёками. С мускулистым носом, натренированно чующим любой запах коррупционной сделки. С глазами, уверенно рассматривающими светлое настоящее под ногами.

Мы с ним встречались в «Пирамиде» у метро Тверская. У меня всё кипело и жгло внутри по поводу этой монетизации. Но К. об этой теме как-то рассеянно говорил, как о чём-то несущественном и заурядном. Я ещё тогда поразился — они, видимо, думают, что всё пройдёт гладко. Поразился их самоуверенности. И даже засомневался в своих выводах.