Леон Дегрелль - Штурмовая бригада СС. Тройной разгром

Я принял ванну и снова начал слушать радио. Союзники торжествовали, но я был слишком утомлен и сразу уснул.

На следующий день, 7 мая, я услышал торжественную передачу лондонского радио. В ней триумфально сообщалось об окончании охоты. Общая капитуляция рейха была неизбежна. Теперь это был вопрос времени, часы, если только не минуты.

Норвежский премьер-министр Квислинг, с которым я не был знаком, пригласил меня в королевский дворец.

Я прибыл в 11.30, после прогулки по улицам. Два больших и красивых белых полотнища свешивались по обе стороны лестницы белого мрамора. Королевская мебель была потрепанной. Перед дворцом, как и положено для королевской резиденции, стояла позеленевшая от времени конная статуя, испещренная птичьими какашками.

Квислинг казался раздавленным судьбой. Мы побеседовали совсем недолго, полчаса. Тербовен просил успокоить его, после чего у меня отпало всякое желание разговаривать с ним. Казалось, его что-то гложет изнутри. Лицо его было помятым, глаза бегали по сторонам, пальцы барабанили по столу. Этот человек ощущал себя погибшим.

Я был его последним посетителем. Вечером того же дня он помчался к шведской границе, но его завернули назад и ночью вернули в Осло. Больше его никто из нас не видел, а через пару месяцев Квислинга расстреляли.

Эти события никак не отразились на вкусе бургундского, которое подавали в отеле. Я получил отличную бутылочку на ланч, но радио помешало мне насладиться вином. В 14.00 было объявлено, что выступает министр иностранных дел рейха.

Выступление этого человека в подобных обстоятельствах? Я знал заранее, в мельчайших деталях, что он скажет, еще до начала речи. Капитуляция рейха была полной: в Богемии, в Латвии, на Крите, в портах Атлантического побережья Франции. 300 ООО солдат в Норвегии были брошены на произвол судьбы, как и все остальные. Почему Германия должна продолжать сражаться и жертвовать жизнями немецкого народа теперь, когда последние клочки немецкой земли — от Шлезвига до Судет — заняты противником?

С немецкими войсками в Скандинавии обращались корректно — репатриировали и освободили. Немецкие войска на Крите даже получили воинские почести. Они вернулись в страну, сохранив оружие.

Но для нас, иностранных добровольцев, это был кошмар.

Я простоял у окна весь вечер. Что толку горевать? Я сделал все, что мог. Я упрямо держался до конца, без малейших колебаний. Больше не было смысла бежать на север. Нордкап тоже капитулировал.

Толпы собирались на улицах, но более спокойные, чем в Копенгагене. Девушки размахивали флагами. Немецкие солдаты ходили по улицам, и норвежцы на них не нападали. Шум, казни и самоубийства начались только с приходом партизан, которые спустились с окрестных гор на следующий день.

Я ожидал новостей от доктора Тербовена. В 18.00 он вызвал меня во дворец принца Олафа.

Доктор Тербовен встретил меня в компании своего друга генерала Редиса. Они были совершенно спокойны. Тем не менее на следующее утро их обоих нашли истекшими кровью, с пистолетами в ледяных руках. Никто не захотел передавать Норвегию победителям.

Мы снова вместе любовались на очаровательный пейзаж. Официант подавал нам напитки, словно мы были в саду на невинной весенней вечеринке.

Тербовен сказал мне замогильным голосом: «Я просил Швецию предоставить вам убежище. Они отказались. Подводная лодка могла бы доставить вас в Японию, но капитуляция полная. Подводных лодок больше нет.

В аэропорту у подножия горы все еще стоит частный самолет. Он принадлежит рейхсминистру Шпееру. Вы хотите попытать счастья и ночью добраться до Испании?»

Мы быстро подсчитали кое-что. От Осло до Пиренеев 2150 километров по прямой линии. В теории самолет имеет дальность полета 2100 километров.

Если лететь на большой высоте, чтобы сэкономить топливо, до Пиренеев можно и дотянуть.

У меня не было выбора.

Я согласился.

Последние две недели я рисковал жизнью ежедневно. Почему бы не рискнуть ею в последний раз?

Еще раз я отправился в Осло, улицы которого были переполнены.

Отель совершенно опустел. Все двери были открыты. Даже персонал куда-то исчез.

Мне пришлось ждать, мы не могли взлететь, пока окончательно не стемнеет. Я должен был тайно прибыть на аэродром.

В 23.00 симпатичный кудрявый пилот с ладонями, большими, как ласты, с Германским крестом в золоте на кителе пригнал к отелю маленький автомобильчик. Вместе с моим последним офицером мы залезли в него.

Радостные толпы были повсюду. Я все еще был в мундире штандартенфюрера СС с Рыцарским крестом на шее. Десятки тысяч белокурых юношей и девушек толпились на улицах, однако они, улыбаясь, отходили в сторону, чтобы пропустить автомобиль.

За границами Осло не было ни одного противотанкового заграждения. Наш пилот в темноте привез нас прямо к самому самолету.

Экипаж занял свои места.

Через минуту мы были в воздухе.

ГЛАВА 5

Жребий брошен

После того как самолет покинул землю Норвегии, я испытал огромное облегчение. Закончилась мучительная неопределенность. Теперь все стало ясно. Когда самолет сядет, мы будем либо спасены, либо окончательно погибнем.

Жребий брошен! Жизнь или смерть! Скоро мы узнаем это точно. Мне больше не о чем размышлять, нечего обсуждать и взвешивать.

Время шло к полуночи. Война в Германии, если верить радио, завершилась в 14.00. Тем не менее капитуляция официально вступит в силу только на следующий день 8 мая.

Мы находились между войной и миром, между небом и землей. Пока мы летели над Скагерраком. С этого момента только компас на приборной панели да чудесное искусство пилота могли провести нас сквозь шторм. Естественно, мы не могли запросить по радио пеленги. У нас даже не было карты Европы.

Все, что имели наши пилоты, — это великолепная карта Норвегии!

Один из них вдобавок раздобыл карту Франции, вырванную из карманного атласа. На ней были изображены ровно три реки: Сена, Луара и Рона.

Мы поднялись на высоту 4000 метров, чтобы экономить топливо, но шторм быстро вынудил нас спуститься обратно.

Понятно, что наш одиночный самолет, который намеревался пролететь более 2000 километров над оккупированной территорией, двадцать раз подвергался риску быть сбитым. Нашим единственным шансом на спасение был разгульный праздник, который начался после полудня в лагере союзников.

На всех аэродромах Запада праздновали победу, лились реки виски и шампанского. Тысячи английских и американских пилотов, освободившись от обязанности нести ночные дежурства, напьются до потери сознания к тому моменту, когда наш «Хейнкель» будет пересекать их зону ответственности. Из всех ночей эта была самой подходящей для бегства.