Из зарубежной пушкинианы - Фридкин Владимир Михайлович
И вот десять лет спустя я снова побывал на этой вилле. Ранней весной девяносто второго года мы с женой отправлялись в Италию. Мне предстояло год читать лекции и работать в университете Тренто. Неожиданно накануне отъезда позвонила режиссер Российского телевидения Галина Александровна Самойлова. Она прочла мою книгу «Пропавший дневник Пушкина» и предложила выступить с рассказами по телевидению. Я сказал, что уезжаю на год в Италию. И тогда Галина Александровна спросила:
— Так может быть, нашей съемочной группе приехать в Рим и снять фильм на вилле Волконской? И вы бы приняли в нем участие.
От удивления я потерял дар речи. Опомнившись, я начал издалека:
— Но ведь это потребует больших валютных затрат…
— Достанем… найдем спонсоров.
Я вспомнил, как десять лет тому назад лаборатория Фраскати в Риме, гостем которой я тогда был, вела долгие переговоры с английским посольством. Для того чтобы сделать несколько снимков на территории виллы, потребовалось специальное разрешение. А тут целый фильм…
— А вы уверены, что английское посольство даст разрешение снимать фильм? Ведь вилла Волконской — резиденция английского посла в Риме.
— Ну а это уже ваша забота. Я надеюсь, что вы справитесь.
Первые дни в Италии я часто повторял про себя этот разговор и каждый раз очень веселился. Работа в университете поглотила меня, и я все реже вспоминал о вилле Волконской и фантастических планах Российского телевидения, а потом и вовсе о них забыл. Жизнь в нашей альпийской деревне среди белоснежных радостных гор протекала медленно и незаметно. Незаметно подкралась осень. Горы порыжели, а на их склонах, покрытых убранными и уже пожухлыми виноградниками, резче выделялись белые пятна вилл. В один из октябрьских вечеров в квартире раздался телефонный звонок. Звонили из Москвы. Голос показался мне отдаленно знакомым.
— У нас все в порядке. Спонсоры дали деньги. Съемочная группа прилетает в Рим в середине ноября. А что сказали в посольстве Великобритании?
Что я мог ответить? Не мог же я сказать, что обо всем забыл, просто выбросил из головы.
Друзья в Риме обещали помочь. Кто сказал, что чудес не бывает? Уже через несколько дней Паоло Веккиа сообщил по телефону невероятную новость. Жена английского посла в Риме леди Фэйрвезер (Fairweather, т. е. Прекраснопогодова) — русская. Ее зовут Мария, она читала мою книгу, знает мое имя и просит меня позвонить. Звоню ей в Рим и впервые за много месяцев говорю в Италии по-русски. Нас приглашают на виллу Волконской к обеду. Нам готовы показать все, что мы пожелаем. Нам разрешат снять фильм.
…На via Piatti охрана открыла нам ворота, и мы въехали на территорию виллы. В парке я узнал оба здания. Одно из них — старая вилла Зинаиды Волконской. Напротив — особняк, построенный внучкой Волконской маркизой Кампанари незадолго до Первой мировой войны. Здесь и живет английский посол. В холле нас уже поджидала его жена, высокая стройная брюнетка с яркими живыми глазами. В ее лице было что-то восточное. Она протянула руку, попросила называть ее по имени и повела себя так, как будто мы были давно знакомы. Мария предложила до обеда прогуляться, и мы вышли на аллею, протянувшуюся вдоль каменной стены старого акведука и обсаженную пальмами, пиниями и апельсиновыми деревьями. Стоял теплый солнечный ноябрьский день. На обочине среди древнеримских статуй и обломков валялись сосновые шишки и апельсины. На верхушки пиний, похожих на шляпки огромных фантастических грибов, было больно смотреть из-за яркого золотисто-синего неба. Мы присели на каменную скамью у грота Гоголя. Мария говорила по-русски чисто и правильно, но в мелодике ее речи чувствовалось, что выросла она не в России.
Она родилась в Иране. Родители покинули Россию после революции. Отец был русский грек, а мать, урожденная Дементьева, выросла в имении под Харьковом. Детство ее прошло в Англии. Там в лондонском колледже она познакомилась со своим будущим мужем. Его звали Патрик Фэйрвезер; он происходил из старинной дворянской семьи. Прежде чем поселиться в Риме, Мария прожила пятнадцать лет в Африке, в Дакаре, где муж возглавлял английское посольство. Я спросил Марию, как живется ей здесь, среди русских памятников. Ведь после Надежды Кампанари, урожденной Ильиной, она по счету третья русская хозяйка этой виллы. «Может быть, Вам покажется странным то, что я скажу, — ответила она. — Я никогда не жила в России, но чувствую себя здесь как в русском доме. С мужем я была дважды в России в советское время, но это была какая-то незнакомая мне страна. Может быть, по рассказам матери я представляла себе Россию совсем другой. А здесь мне все ближе. Здесь как будто остановилось время».
По дороге в «Аллею воспоминаний» мы зашли в старый дом. Он перестраивался на наших глазах. Звенели электрические пилы. Рабочие шпаклевали новые внутренние стены. Я не узнал гостиную нижнего этажа. Осколки древнего травертине, которыми Зинаида Волконская украсила здесь стены, сняли. Мария рассказала, что стены обветшали и осыпались. Куски античной скульптуры со стен сняли и временно сложили в подвале. Потом ими украсят одну из гостиных в доме Кампанари. Новые перегородки разделили гостиную на несколько небольших комнат. Когда-то в этой гостиной рисовали Бруни, Матвеев, Брюллов, читал «Ревизора» Гоголь. Парк по другую сторону акведука тоже сильно изменился. Его расчистили и в центре сделали теннисный корт. Я узнал старый колодец. В его мрачной прохладной глубине виден отрезок древнеримской улицы. По ней когда-то прогуливались современники императора Клавдия. От колодца по направлению к каменной ограде виллы проложена «Аллея воспоминаний». По ней мы отправились разыскивать пушкинскую стелу. Как известно, она стояла (а десять лет тому назад лежала) в конце аллеи, у самой ограды. Там мы ее и нашли. Но это была уже не стела. Барельеф с изображением орла от нее откололи. Стела превратилась в небольшую (длиною около сорока сантиметров) каменную доску, которую вмазали в каменную ограду. Ограда здесь выходит на проезжую шумную via Statilia. Надо надеяться, что на этом метаморфозы завершились, и первый памятник Пушкину обрел, наконец, покой. И хотя сейчас это и не памятник вовсе, а памятная доска, сам Пушкин мог бы сказать: «Есть память обо мне». И это главное. Мария сказала, что превращение стелы в памятную доску произошло до их приезда в Рим, когда послом был лорд Рамсей. Так что, к счастью, худшее из моих опасений не оправдалось.
Мария предложила посмотреть на виллу и ее окрестности с крыши особняка Кампанари. Для этого мы поднялись на верхний этаж, прошли через несколько жилых посольских комнат и по винтовой лестнице поднялись на смотровую площадку. Старый дом Зинаиды Волконской и парк были под нами. С той стороны, где небо розовело и садилось солнце за купол Сан Пьетро, на уровне наших глаз стояли скульптуры на крыше церкви Сан Джованни ин Латерано. На противоположной, восточной, стороне, за церковью Святого Креста в Иерусалиме, небо над спокойными Альбанскими холмами оставалось синим и постепенно темнело. Отсюда сверху хорошо был виден древнеримский акведук, пересекавший виллу с запада на восток. На него часто забирался Гоголь и часами любовался вечным городом. И я глазами старался отыскать площадку на каменной стене, где ему было удобно расположиться, угадать это место…
А потом был обед. В небольшой столовой посольской квартиры сэр Патрик интересно рассказывал о своей службе в Сенегале, и я вспомнил знаменитые озорные стихи Саши Городницкого «Жена французского посла». А когда слуга из-за моего плеча в очередной раз подлил мне вина, я осмелел и прочел их вслух.
Мне не Тани снятся и не Гали,
Не поля родные, не леса.
В Сенегале, братцы, в Сенегале
Я такие видел чудеса!
Ах, не слабы, братцы, ах, не слабы,
Плеск волны, мерцание весла,
