Михаил Бейлин - Не был, не состоял, не привлекался

Мы познакомились в школьные годы, когда участвовали в юношеских турнирах. Много лет позже Юра сказал мне, что первую предложенную им кандидатуру – мастера Михаила Бонч-Осмоловского – начальство отклонило. Это был его друг, энергичный, талантливый и добрый человек. Мотив не скрывали – сын репрессированного. Ни Юрий, ни Михаил не сказали тогда мне об этом ни слова. В том году была большая амнистия. Такая широкая, что напоминала строчку Маршака: «Что ни делает дурак / Все он делает не так». После амнистии на улицах Москвы появилось много людей стриженых наголо. Это были амнистированные, в том числе и уголовники. Черт меня дернул тогда побрить голову на лето. Так прежде поступал мой отец и иногда я. Жена увидела мою прическу из окна роддома. Ребенок, к счастью, появился несколько дней тому назад, так что мой поступок не спровоцировал преждевременные роды. Однако для меня возникли некоторые затруднения. Надо было фотографироваться для оформления так называемого выездного дела. Но все обошлось, и первое путешествие на шахматной лошадке за рубеж началось в урочный час. Турнир претендентов проводили в Швейцарии, но прямых авиарейсов туда в те годы не было. Так что первый этап был самолетом до Вены. Позже я видел классический фильм Чаплина «Диктатор». Там действие происходит в счастливой стране Остерлич. Можно думать, что прообразом страны была Австрия, хотя, конечно, у Австрии счастье было особого рода.

По пути в Вену из аэропорта ранним утром я обратил внимание на домики, а может быть дачки. Двухэтажные с островерхими крышами. На фасаде по одному окну на этаже. И у мансарды тоже одно. А из окон вывешены перины. «Спят мягко, а встают рано», – подумал я.

Почему-то наша довольно большая делегация остановилась в Вене на несколько дней, прежде чем поездом проследовать в Швейцарию. Позже я не раз бывал в Вене, но именно в первую поездку, по дороге в Швейцарию и обратно, охотно осматривал город и достопримечательности. Шенбрунский дворец, нетопленный он выглядел неухоженным. Комната, в которой умер сын Наполеона по прозвищу Орленок, не произвела никакого впечатления. Позже осенью, на обратном пути, постоял на берегу Дуная, не голубого, а какого-то серого.

Город был разбит на сектора оккупационных войск. Американский, английский, французский и советский. Границы были виртуальные, как теперь говорят. Однако нашим гражданам, находящимся в Вене, не разрешали выходить за пределы сектора. К шахматистам это не относилось. В то время у нас в стране с огромным успехом прошел музыкальный романтический фильм «Большой вальс», об Иоганне Штраусе. И в один из первых дней наша группа поехала посмотреть знакомый по фильму Венский лес. Однако наверху возвышенности я увидел лишь прозаическую асфальтовую площадку, машины, кафе, где я впервые отведал империалистический напиток кока-колу. Да еще увидел группку американских солдат, в их числе одну «солдатку».

Вена была столицей империи с многонациональным населением. Я обратил внимание на вывески со славянскими фамилиями. Запомнилась вывеска: «Романовский частный детектив». У нас Романовский известный шахматист, а у них детектив, притом частный. Как говорится, два мира, две системы.

По прибытии в Вену нам выдали валюту – австрийские шиллинги. Командировочные. И я совершил первую в жизни покупку на валюту. Подарок теще – несессер. Товарищи были поражены – неужели теще? Я подтвердил, не полностью осознавая величия своего поступка. Теще несессер очень понравился.

В Швейцарию путь продолжили поездом, ехали через Тироль. Проезжая, я внимательно смотрел в окно вагона, чтобы дома меня не упрекнули, что я в Тироле был, но ничего не видел. «Тироль похож на Кавказ», сказал мне Володя Симагин, тогда секундант Смыслова. Он отличался правдивостью и прямотой суждений. Как-то он отказался от экскурсии на озеро Рица. «Подумаешь – сказал он – просто озеро в горах».

Глядя из окна вагона, я обратил внимание на то, как валят лес на крутых склонах. Спиленные стволы опускали вниз по одному при помощи троса и лебедки. Каждому дереву надо было кланяться. Очевидно, игра стоила свеч.

Некоторое удивление вызвал пожилой официант в вагоне-ресторане. Он работал быстро и владел разными языками. «Такая работа», прозаически пояснил он.

Американцы выписали пропуск для проезда через их зону. Никто его не проверял. В моем была переврана фамилия и дата рождения. Вероятно, такие важные бумаги во всех странах помогают чиновникам быть при деле.

Возвращалась делегация из Швейцарии снова через Вену. Турнир претендентов принес большой успех нашим гроссмейстерам. В Вене делегацию принял верховный комиссар советской оккупационной зоны И. И. Ильичев. Он оказался приветливым и остроумным человеком. Комиссар с серьезным видом предложил шахматистам два варианта. Первый – задержаться в Вене на неделю и выступить с сеансами одновременной игры в военных частях и некоторых городах. В этом случае он устраивает банкет в честь шахматистов. Второй вариант – мы отказываемся. Тогда банкета не будет, а он просто своей властью приказывает задержаться и выполнить программу выступлений. Банкет, конечно, состоялся и прошел в очень теплой атмосфере. Запомнилось, что когда атмосфера достаточно нагрелась, один дипломат рассказал анекдот явно против культа личности недавно усопшего вождя. А пора открытой борьбы с этим культом была еще впереди.

Меня направили давать сеанс одновременной игры в авиационную часть в город Баден, близ Вены. Просто Баден, а не знаменитый Баден-Баден, что в Германии. Мы поехали с гроссмейстером Бондаревским. Состав участников сеанса был довольно легким, Я играл, а гроссмейстер прочитал лекцию. Я помалкивал, хотя на родине работал адвокатом. Бондаревский рассказывал об американском гроссмейстере Решевском, о том, что он не играет в субботу, про вечернюю звезду в пятницу. Потом десятки лет комментаторы упражнялись на эту тему, благо, что и Роберт Фишер не хотел играть по субботам. Командир части играл в сеансе. Гроссмейстер ходил за мной и напоминал, что партия должна окончиться миром. Неожиданно среди зрителей я увидел мою одноклассницу. Она была замужем за летчиком и сама служила в Бадене. После сеанса командир и комиссар пригласили нас на рюмку чая. Мы не отказались, но хозяева ограничились именно чаем, так как находились при исполнении. Домой нас отвезли в прекрасном расположении духа в теплой машине. Еще я дал сеанс в городе Санкт-Пельтен. Там я был совсем один. После сеанса меня попросили дать автограф в местную коммунистическую газету. Я согласился, расписался, и это было моей первой публикацией в иностранной прессе.