Патрик Хамфриз - Множество жизней Тома Уэйтса

На заводном граммофоне песенка Курта Вайля хриплым голосом зовет в ближайший виски-бар[150]. Камера движется дальше, останавливается на выставленном у ломбарда столике. На нем потрепанная коробка, набитая реликвиями солдатской жизни. Камера опять отъезжает назад: морячки буйствуют в увольнении на берег, слоняются по шанхайской набережной, из подъездов и подворотен на них зазывно глядят покрытые густым слоем косметики женские лица, где-то наверху играет забытая музыка…

Другой континент, другой город; дождь льет как из ведра, дворники «седана» не в состоянии с ним справиться. Единственный свет льется из ярко освещенного дома, в котором спрятан загадочный персонаж — Уэйтсу в ближайшие годы доведется узнать его намного, намного лучше.

А что за название? Как объяснял сам Уэйтс, ««Swordfishtrombones» — либо воняющий рыбой музыкальный инструмент, либо очень шумная рыба». Есть, впрочем, и еще одна теория… В том же году, когда Уэйтс издал этот важнейший для него альбом, он впервые стал отцом. В 1983 году Кэтлин и Том стали счастливыми родителями дочери Келлесимон. Так вот, Джем Файнер из The Pogues, который тогда дружил с Уэйтсом, вспоминает, как он сам читал своей дочери американскую детскую книжку-алфавит, на каждом развороте которой были картинка и надпись. W — Woodpecker (дятел), X–Xylophone (ксилофон). Файнер убежден, что на букву S была картинка рыбы-меч (Swordfish), а на букву Т — тромбон (Trombone).

Уэйтс, как обычно, с готовностью прояснял направление, в котором он движется. «Начинаешь несколькими цветами в определенном стиле, и постепенно как бы загоняешь себя в угол этими красками. Как выбраться из всего этого, кроме как поджечь, я не представлял. И в то же время боялся — не знал, куда это меня в конечном счете приведет».

Уэйтс понимал, что отправляется с этим альбомом на неизведанную территорию и нет никакой гарантии, что прежняя, верная и преданная ему публика решится последовать за ним в режущее ухо, неласковое, дисгармоничное, колючее чистилище «Swordfishtrombones». Конечно, прослушивание этого альбома сразу после его выхода было шоком — сродни тому шоку, который испытываешь, поставив на проигрыватель стопку старинных, еще на 78 оборотов, пластинок, о которых начисто забыл. С точки зрения критики, однако, это был очевидный успех, a «NME» и вовсе провозгласил его альбомом года.

Однако какие бы заявления — с присущей ему храбростью — ни делал сам Уэйтс, даже у него не было полной уверенности, куда именно он отправился в дорогу. Он знал только, что благодаря этому своему первому альбому на «Island» он становится рок-н-ролльным Васко да Гама. Однако эта рискованная — кое-кто может даже сказать, безрассудная — одиссея была предпринята при полной поддержке Кэтлин, у которой, казалось, на этот счет никаких сомнений не было: «Она мне советовала смотреть на песни, как будто они отражаются в кривом зеркале, а потом шваркнуть по ним молотком».

Глава 19

Подобного рода энергичное «шварканье молотком» продолжалось еще пару лет, пока в центре извращенного воображения Тома Уэйтса на первый план не выдвинулся новый, до того времени почти случайный персонаж. Нечто подобное происходило с семьей Ролинсон в сознании покойного Вива Стэншелла. Поначалу семейка была упомянута лишь в одной строчке на песне «The Intro & The Outro» группы Стэншелла The Bonzo Dog Doo Dah Band, а затем стала главной темой двух альбомов, серии радиопередач, книги и фильма. Так же и персонаж Уэйтса появился чуть ли не задним числом, мелькнув вдруг в середине «Swordfishtrombones» в короткой — без пения, речитативом — песне «Frank's Wild Years».

Мечты Уэйтса обузданы крепко взявшейся за него женой, безжалостной ипотекой и противной чихуахуа по имени Карлос («терпеть не могу эту собачонку»). На этом фоне и выскочил Фрэнк. Даже по сравнению с экстравагантным Уэйтсом, Фрэнк Леруа тот еще тип. Он поджигает семейный дом и со смехом наблюдает за тем, как все внутри выгорает дотла. Затем спокойно включает радиоприемник, настраивается на программу «Тор-40» и едет из долины Сан-Фернандо на север, направляясь бог знает куда.

Как и Фрэнк, Уэйтс, выпустив «Swordfishtrombones», выпал из привычной колеи. Его вдруг охватило ощущение невероятной свободы. Теплый прием критики, успешно развивающаяся кинокарьера, которая стала вдруг давать деньги на жизнь, — все это вместе придало ему веры в правильности выбранного пути.

Воодушевившись успешным дебютом на «Island», Уэйтс решил и дальше исследовать новую территорию. В результате «Frank's Wild Years» вырос в гигантский проект, который занимал все внимание музыканта на протяжении последующих четырех лет и итогом которого стало концертное представление и изданный в 1987 году альбом. Что-то было в этом парне… быть может, его нелюбовь к собакам или его пристрастие к бензину, что-то постоянно заставляло Уэйтса (и его жену) вновь и вновь обращаться к Фрэнку.

Однажды Уэйтса спросили, что именно Кэтлин привносит в его песни нового — чего в них не было раньше. Он ответил: «Стул и кнут. Библию. Книгу Откровений. Она ведь католик — кровь, кагор и чувство вины. Она очищает меня, чтобы я не писал все время одну и ту же песню. Ведь многие к этому склонны, и я в том числе».

В разговорах и интервью Уэйтс обычно неохотно говорит о процессе создания песен. Но он признал, что главная тема пьесы «Дикие годы Фрэнка» — старое доброе католическое… покаяние. Кэтлин жила в Чикаго, и на супругов большое впечатление произвела работа чикагского театра «Степной волк», основанного Джоном Малковичем и Гэри Синизом. В конечном счете именно труппа «Степного волка» осуществила единственное театральное воплощение «Диких годов Фрэнка».

А в истоке всего этого лежал всего лишь «подслушанный разговор следователя страховой компании в Калифорнии». Из такого скромного, но многообещающего начала в духе «Двойной страховки»[151] Том и Кэтлин выстроили не просто целый спектакль — целую жизнь.

Это был огромный, амбициозный проект — взять моментальный снимок Фрэнка и преобразить его в полновесного главного героя. «Это история парня из маленького городка, который отправляется на поиски славы и богатства, — рассказывал Уэйтс в интервью Брайану Кейсу из журнала «Time Out». — Но по дороге он вляпывается во все, во что только можно вляпаться. Фрэнк не борец. В начале пьесы он сидит на скамейке в парке в Сент-Луисе — замерзший, без копейки денег и в полном отчаянии. И вспоминает, как у него все начиналось…»

В «Диких годах Фрэнка» сплелись воедино фантазии и выдумка, амбиции и покаяние. Когда Фрэнк просыпается и начинает рассказывать свою историю, каждому зрителю самому надо решить, что здесь правда, а что вымысел. «Он не герой, и даже не тот, за кого себя выдает… Друзья пытаются его спасти, говорят, что ему есть еще ради чего жить. В конце концов он просыпается на скамейке, готовый вновь начать все сначала».