Николай Пирогов. Страницы жизни великого хирурга - Алексей Сергеевич Киселев
Также сомнительно и предположение о серьезном значении недружелюбного к нему отношения отдельных профессоров академии и возможных обидах, нанесенных его самолюбию. Действительно, за годы работы в академии у Пирогова бывало немало различных конфликтов. Чаще всего они возникали при выдвижении тех или иных кандидатов на вакантные кафедры. Пирогов еще со студенческих лет научился преодолевать различные обиды и препятствия и добиваться выполнения поставленной цели.
Можно вспомнить, что у Пирогова в период работы в академии было несколько крупных конфликтов, после которых он хотел оставить академию, но всякий раз получал поддержку не только со стороны администрации и попечителя академии, но и коллег-профессоров.
Профессор В. А. Оппель в «Истории русской хирургии» [148] высказывает предположение, что прошение Пирогова об отставке есть не что иное, как его обычный тактический прием. Пирогов и раньше подавал в отставку при различных неудобных для него ситуациях в расчете, что его будут уговаривать остаться. В пояснение своего предположения Оппель приводит следующие соображения. Согласно существовавшему в то время в академии положению, профессора, прослужившие 25 лет в звании преподавателя, допускались к переизбранию еще только на пять лет. Теперь Пирогов после Крымской войны, где по указу императора ему каждый месяц пребывания на театре войны был зачтен за год службы, стал иметь 30-летний стаж[139]. Дальнейшая его служба в академии могла состояться лишь в том случае, если бы Конференция возбудила об этом ходатайство и если бы это ходатайство было утверждено свыше. Но, предполагает Оппель, Пирогов, по-видимому, сомневался, что Конференция возбудит такое ходатайство, и, чтобы не оказаться в положении забаллотированного, подал прошение об отставке.
Более того, можно предположить, что у Пирогова были сомнения, что ходатайство Конференции о продлении ему службы в академии будет утверждено свыше. Нельзя исключить, что Пирогов имел достаточно оснований допускать, что «сверху» на него смотрели уже косо. Слишком беспокойным элементом должен был считаться Пирогов в военном ведомстве после Крыма и Севастополя, откуда «наверх» на него шли жалобы за нередкое «превышение полномочий». Ведь Пирогов действительно бурно реагировал на неисполнение чиновниками своих прямых обязанностей и часто не выбирал выражения.
Пирогов помнил и историю с профессором Буяльским, который в 1844 г., после службы в академии на преподавательской должности 30 лет, надеялся продлить ее еще на 5 лет. Однако дежурный генерал на запрос Конференции о такой возможности для Буяльского ответил, что: «Его Величество, имея в виду на будущее время принять непременным правилом: профессоров, прослуживших в звании преподавателя 25 лет, допускать к избранию только на одно первое после сего пятилетие»[140].
Трудно возражать против этого предположения, не имея достаточно достоверных и убедительных оснований. Однако нельзя не принимать во внимание, что Пирогов подал свое прошение на имя президента академии 4 января 1856 г., а Конференция дала ему ход только 5 мая, и то лишь после того, как 28 апреля Пирогов подал второе прошение, уже на «Высочайшее имя», минуя на этот раз Конференцию. С одной стороны, Конференция почему-то затягивала решение этого вопроса, а с другой стороны, Пирогов проявлял уж очень большую настойчивость.
Далее Е. К. Шатковский, анализируя эту ситуацию, совершенно справедливо задает вопрос: «Если бы он вел расчет на то, что его будут уговаривать остаться, то зачем бы ему подавать второе прошение?»[141]
В окончательном постановлении Конференции было сказано: «Хотя Конференция умеет ценить ученые труды и заслуги профессора Пирогова и желает, чтобы он продолжал еще ученое поприще при академии, но не считает себя вправе останавливать прошение его об увольнении»[142].
Указ об увольнении Н. И. Пирогова от службы в академии подписан царем 28 июля 1856 г.[143].
Между тем можно высказать и иное предположение о причине оставления Пироговым Медико-хирургической академии и, по сути дела, большой хирургии после пребывания на театре войны в Крыму и в Севастополе. И понять настроение Пирогова, недовольного результатами своей хирургической деятельности, позволяет большое и очень откровенное письмо к близкому по духу человеку и своему соратнику по академии К. К. Зейдлицу, написанное из Севастополя. Там Пирогов делится своими мыслями, созревшими за много лет хирургической деятельности и окончательно окрепшими в Севастополе. Он высказывает свое горькое разочарование результатами операций, несмотря на быстроту их проведения и все совершенство хирургической техники, основанной на глубоком знании хирургической анатомии. Вот некоторые выдержки из этого большого письма, которое Пирогов писал в течение трех дней – 16, 17 и 19 марта 1855 г.:
«Кровь, грязь и сукровица, в которых я ежедневно вращаюсь, давно уже перестали действовать на меня; но вот что печалит меня – что я, несмотря на все мои старания и самоотвержение, не вижу утешительных результатов, хотя я своим младшим товарищам по науке, которые еще более меня пали духом, беспрестанно твержу, чтобы они бодрились и надеялись на лучшие времена и результат. Один из них, дельный, честный и откровенный юноша, уже хотел закрывать свой ампутационный ящик и бросить его в бухту – «Потерпи, любезный друг, – сказал я ему, – будет лучше».
«Пребывание мое в Севастополе еще более убедило во мне то убеждение, что я в течение 15 лет наблюдал в петербургских госпиталях, то же, но в более грандиозных размерах, повторяется и здесь. Можно отметить отдельные колебания; но в общем то, что в Петербурге давало смертность 3 из 5, и здесь дает 3 ½ и 3 ¾ из 5».
«Скорость, с которой совершается ампутация, как известно, тоже влияет на успех операции… На моих глазах здесь 13 или 14 врачей оперируют, не считая самого себя; все они оперируют хорошо; ампутированные пользовались в 5 различных госпиталях, и я предоставлял каждому врачу вести последовательное лечение по своему усмотрению… да я многих [больных] и сам пользовал, и все-таки результаты до сих пор остаются одни и те же.
