Нури Халилов - Долгая дорога домой. Воспоминания крымского татарина об участии в Великой Отечественной войне. 1941–1944

15 апреля из здания школы нас перевели на улицу Битакскую, 2, в здание сельхозинститута. Нам объявили, что в течение пяти суток мы можем отдыхать. Мы ходили по городу, заходили к родным, знакомым или просто отдыхали в комнатах или в тени деревьев парка (современный детский парк). Я успел повидать всех родственников.

Дмитрий Еремеев, начальник особого отдела нашего отряда, попросил меня попытаться узнать, что стало с невернувшимися разведчиками. Я исколесил весь город, но безрезультатно.

В штабе появился мой дядя Сейдамет Бариев. Он собирал подписи партизан, которым он оказывал помощь. Расписался и я. Он заверил это печатью. Надо сказать, сделал умно и вовремя.

Наш политрук на каждого партизана выписал отдельную справку, где было указано: Ф. И. О., с какого времени в отряде, должность и откуда пришел. Мне и моим людям он предложил, чтобы я писал сам. Я поленился и продолжал валяться. Потом очень жалел.

20 апреля нас, партизан Крыма в количестве 3997 человек, выстроили во дворе сельхозинститута. Туда же прибыло руководство автономии, командиры армейских частей. Состоялся митинг, приветствия, поздравления. После этого повели в здание правительства на улице Шмидта, дом номер 3. Там снова состоялся короткий митинг. Выступил глава Крымской автономии Исмаил Сейфуллаев. Также выступили Ямпольский, Македонский и др.

Сообщили, что 3002 партизана передаются в действующую армию. Строем пошли к месту, где сейчас находится Симферопольский городской совет. Тогда на этом месте находился красивый дом, в котором жила сестра моей матери. Ее муж Абдурахман работал в Верховном Совете Крыма, но был репрессирован в 1937 году.

Нам предложили сдать свое оружие. Я с грустью положил автомат Балацкого. Ко мне подошел отец и сказал, что мы пойдем к Эдие и она нас будет угощать. Я подошел к старшему, показал дом, назвал квартиру, и он меня отпустил на один час. Это был не тот дом, где они жили до ареста, а квартирка рядом, в самом конце улицы Горького.

Тетя Эдие сварила вкусные пельмени. На столе был черный перец, катык. В стаканах – компот. Пельмени из жирной баранины были очень вкусными, особенно после партизанской кукурузы и баланды. Час пролетел очень быстро. Поблагодарив тетю за вкусное угощение, мы вышли из дома. Отец сдал меня офицеру, который меня отпускал. Мы попрощались. Кто знал, что это была моя последняя встреча с моим любимым, дорогим отцом…

Глава 5

Депортация

Командиры воинских частей, которым предстояло сражаться за освобождение Севастополя, в тот же час разобрали нас по различным воинским подразделениям. Я вместе с Рустемом попал в 94-й противотанковый артиллерийский полк. Он размещался в маленькой деревушке Емельяновке в 5 километрах от Симферополя, севернее дороги Симферополь – Бахчисарай. Нас учили стрелять из противотанковых пушек. Обучал сержант Казак. Это был маленький, но умный, очень хорошо знающий свое дело младший командир. Полк хорошо потрепали фашисты. В нашем подразделении из 160 человек, участвовавших в боях за Крым, осталось только 34 артиллериста. Потери пополнили нашими партизанами, которых пришло 125 человек.

Приняли нас в полку хорошо, даже, можно сказать, своеобразно. Каждый бывший партизан мог получить на одни сутки увольнительную, если принесет командиру роты бутылку водки и закуску. В начале мая пошел в увольнение и я. Повидался с родными: мамой, сестрами, братиком Шевкетом. Отец в это время был в деревне.

Утром я пошел в штаб партизан на Битакской, 2. Там было полно людей. Начальник штаба Северного соединения Саркисян, ранее бывший начальником штаба 19-го отряда, был очень вредный человек и не хотел выдавать людям справки, особенно тем, кто не входил в боевые отряды, а находился в лесу под защитой партизан. Требовал, чтобы такую справку давал командир, а он подпишет.

В коридоре оказалось много людей из моего гражданского лагеря. Увидев меня, они чуть ли не на руках принесли меня в его кабинет. Саркисян дал мне бумагу, ручку. Я составил список всех, кто был в гражданском лагере. Включил в него и тех, кого в этот день там не было. Набралось 160 человек взрослых, кроме их детей. Под списком я поставил дату и свою подпись: Халилов Нури, командир гражданского лагеря 21-го отряда 5-й бригады Северного соединения.

После этого я пошел к тете Пемпе, и она дала мне бутылку коньяка для моего командира. На следующий день я пошел в свою часть. По дороге меня остановил патруль, обыскал и отобрал коньяк. Когда я рассказал об этом командиру, он меня сильно обругал.

15 мая, ровно в 2 часа дня, в мою часть пришли жена Эбладе и сестра Наджие. К вечеру Наджие ушла, а жена осталась. На следующий день я нашел арбу и проводил ее домой, в Симферополь.

Проклятое слово «депортация» я впервые услышал ночью от товарищей по палатке в Емельяновке. В ночь с 17 на 18 мая они были в Симферополе и услышали это страшное слово. Не сразу я осознал, что татар выгоняют из Крыма! Они рассказали, что кругом стоят груженные татарами автомашины, которые везут их на вокзал, а уж оттуда – в Сибирь. Из города без проверки никого не выпускают. Я тут же вышел из палатки и увидел, что вокруг села стоят часовые.

В 6 часов утра всех нас, военнослужащих из числа татар, греков, болгар, собрали в штабе нашей части. Составили списки. Все наши временные партизанские справки отобрали. Сказали, что мы пойдем в Феодосию, в военкомат, а там получим партизанские книжки. Майор показал образец такой книжки. Мы поверили. Нас набралось: татар – 123 человека, греков – 16 человек, болгар – 11 человек. Дали нам по 100 граммов колбасы и по полбуханки хлеба. Старшим назначили лейтенанта, который повел нас в Феодосию. Даже завтраком не накормили.

Мы шли строем, но произвольно. Перед нами была железная дорога. Мы увидели поезд из Бахчисарая. Красные товарные вагоны были закрыты. Мы остановились, чтобы пропустить эшелон. Когда состав приблизился и пошел мимо нас, мы услышали плач и крики людей, загнанных в эти скотские вагоны. Плакали дети, женщины. Куда везут, за что наказывают мой бедный народ?.. Стало страшно, сердце разрывалось, в глазах не пересыхали слезы.

Мы вышли на Севастопольскую улицу Симферополя, потом пошли по Салгирной[180], без остановок вышли на Сергеевку и снова мимо здания сельхозинститута пошли по Феодосийскому тракту. С двух сторон нас уже патрулировали какие-то солдаты. Они предупредили, что в случае побега будут стрелять без предупреждения. Один человек из нашего строя все же попытался бежать. За ним в погоню бросилось пять-шесть солдат. Его, бедного, поймали и куда-то увели. Солдаты сопровождали нас до Чокурчи.

Дальше, на Зую, нас повел лейтенант один. Мы обратили внимание на крытые «студебеккеры», которые один за одним ехали в сторону Симферополя. Внутри машин сидели татары. В кажой машине у борта находилось по два автоматчика. Я понял, что их везли на вокзал.