Готтлоб Бидерман - В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945

20 февраля 405-й и 408-й пехотные полки атаковали противника с севера с намерением отрезать его части, прорвавшиеся по гатям. В ходе тяжелых боев, стоивших нам больших потерь, вечером полкам удалось залатать брешь в обороне и разделаться с очагами сопротивления русских. От точки 38.9 до Клостердорфа путь был свободен, но у наших войск уже не было достаточных сил на то, чтобы отрезать и ликвидировать очередной русский прорыв. За десять дней жестоких боев враг понес такие серьезные потери, что было предпринято наступление на север в направлении Смердиньи, и эта успешная атака позволила нам стабилизировать линию обороны, а изрядно потрепанные дивизии снять с фронта. 28 февраля группа Линдемана, побитая и ослабленная потерями, была временно заменена свежими частями.

Нам объявили, что пехотные полки будут переименованы в гренадерские. Возможно, Верховное командование пожелало продемонстрировать, что через использование ручных гранат в рукопашном бою название «гренадер» покажет признание особых заслуг или способностей в сражении. Нам было все равно, называют ли нас гренадерами или пехотинцами, потому что наше умение пользоваться гранатами не изменится, будут ли нас звать гренадерами или нет.

После отчаянного сражения, в котором советский удар на Гайтолово был отражен, нас сменила на позициях 12-я авиационная дивизия, а мы были переведены на спокойный участок фронта. Длинными колоннами новокрещеные гренадеры отправились с бревенчатых баррикад по гатям, которые вели в тыл. Стало необходимым постоянно менять расположение свежевыструганных дорог и троп, потому что они попадали под частый обстрел находившегося неподалеку противника, когда тот их обнаруживал. Солдаты шли гуськом, неся на своих плечах тяжелое вооружение, а иногда им в этом помогали крепкие сибирские лошадки, которые у нас всегда имелись.

Штаб дивизии был передислоцирован в Попрудку, и новый сектор был ей отведен вокруг района Моордамм. Там мы оставались в спокойствии, приходя в себя после ужасных испытаний в Гайтолове, до 30 июня, когда нас опять сменила 225-я пехотная дивизия. На этом этапе войны мы оказались в районе Любань – Шапки —

Ушаки, где мы смогли сосредоточиться на обучении нашего пополнения. После периода подготовки дивизию опять послали на передовую, снова в относительно спокойный сектор на Северо-Западном фронте у «мешка» Погостье.

В остальной период июля 1943 г. командир полка Киндсмиллер пребывал со штабом в маленьком домике с верандой синего цвета. Среди крошечных разбросанных деревень с домами из грубо отесанных бревен крашеное жилище представляло исключение, и небольшой, но привлекательный домик в лесу стал местом вечерних встреч офицеров полка.

Полковник Киндсмиллер, пятидесяти лет от роду, в Первую мировую войну молодым лейтенантом получил ранение, превратившее его в инвалида: его левая рука не сгибалась в локте. Вследствие этого ранения он обычно держал эту руку в жесткой позе, чем-то напоминающей портреты нашего прусского предка Фридриха Великого.

В один из вечеров в середине лета отмечался день рождения командира, и младшие офицеры полка приготовили для него сюрприз. Мы заранее договорились с солдатской радиопрограммой «Урсула», чьи передачи в этом секторе фронта мы слушали каждый вечер, пожелать через нее полковнику счастливого дня рождения и посвятить ему специальную передачу. Когда мы собрались на импровизированное торжество, программа вдруг объявила, что «лейтенанты одного из наших гренадерских полков шлют свои наилучшие пожелания своему командиру в его день рождения, и по этому случаю они попросили сыграть в его честь следующую песню». После этих слов зазвучала навязчивая мелодия популярной песни «Der Nacht-Gespenst» («Ночное привидение»).

Поначалу командир попробовал скрыть свое удивление от этой передачи и нашего выбора, и он типично для себя попытался создать вид, что ему это совсем не по нраву. Конечно, на него произвело впечатление то, что мы постарались оказать ему такое уважение; однако было видно, что наш выбор не отвечал его вкусу. Он открыто заявил, что ему больше понравился бы «Fehrbelliner Reitermarsch» («Кавалерийский марш»). Но тем не менее мы были польщены его реакцией.

В течение следующего дня активность врага в нашем секторе возросла. Советская авиация вновь стала невыносимой помехой, круглосуточно совершая налеты на наши позиции, сбрасывая множество бомб и обстреливая из бортового оружия машины и сосредоточения войск. При нарастающем гуле авиационного мотора солдаты инстинктивно бросались в окопы или искали укрытий под деревьями. Каждый вечер заметно возрастал грохот артиллерии, и над верхушками деревьев проносился отдаленный звук рвущихся снарядов.

Однажды июльским вечером после совещания в штабе полка я заметил полковника Киндсмиллера, одиноко стоявшего на краю синей веранды. Вглядываясь в даль, на север, откуда нарастал по интенсивности грохот артиллерии, он обратил внимание на цепочку белых ракет, медленно плывших на горизонте по темнеющему небу. Хотя и то, что он произнес, было трудно разобрать с того места, где я стоял, но я услышал, что он тихо произнес про себя, что «богемский капрал» определенно проиграет свою войну.

Я не счел это за осуждение и не воспринимал это как отражение пораженческого настроения моего командира. Его слова просто подтвердили мне то, о чем все мы начали серьезно подозревать. Полковник был прекрасным профессиональным офицером и хорошим солдатом. Он был, как многим из нас на фронте пришлось это признать, абсолютным реалистом. Четыре недели спустя его не стало.

До наших позиций дошел слух, что в штабе дивизии находятся несколько членов фронтовой театральной бригады, совершающей поездку для развлечения солдат. Среди театрального персонала было несколько женщин – новость, которая немедленно завладела всем нашим вниманием. Командир 436-го гренадерского полка полковник Дрексель согласился взять на себя полную ответственность за безопасность и охрану членов театральной труппы, а взамен разрешить им представить свою программу в его полку.

Адъютанту дивизии майору И.Г. Гейеру вовсе не хотелось отпускать из виду дам, за которых он нес ответственность. Майор Гейер тонко чувствовал, что в непосредственной близости от штаба дивизии находились наши боевые части, включавшие в себя три гренадерских полка, один артиллерийский полк, различные батальоны и административно-хозяйственные части, а также масса других частей, требуемых для выполнения армией своих обязанностей. Как хороший штабной офицер, каковым он и являлся, Гейер хорошо понимал проблемы, которые могут возникнуть при принятии этого предложения.