Владислав Гравишкис - В семнадцать мальчишеских лет

Ледяные иглы обожгли тело. Снег под рубахой. Снег… А цокот растет, все громче, тяжелее стучит где-то рядом, над головой. Затем удаляется. Неужели мимо, неужели не заметили? Василий приподнялся, выглянул из своей норы: всадники удалялись. А холод разрывает каждую жилку. Василий вскочил, перебежал на другую сторону дороги и стрелой пустился в противоположную сторону, к Тесьминскому тракту.

На дороге показались подводы — кто-то ехал за дровами. Василий всмотрелся: по обличью вроде свой.

«Рискну!» — решил Волошин и вышел навстречу. К счастью, Василию попался знакомый человек. На другой подводе ехал его сын. У парня забрали тулуп, самого отправили домой. Василий, похлопывая рукавицами, весело погонял мохнатую лошадку.

Обескураженный Жабин, словно побитый пес, шел докладывать Феклистову о провале операции: взяли одну сопливую девчонку.

«Может, хоть она поможет размотать клубочек?» — с надеждой думал старый шпик.

Волошин привез твердое указание — готовить покушение на Колчака. Центр рекомендовал связаться с подпольщиками Челябинска, Усть-Катавского завода, станции Вязовой. Было решено готовить взрыв поезда с Колчаком. Диверсионную группу от Златоуста возглавит Волошин. А взрывчатку, добытую на заводе, уже успели доставить на Таганай. Он же, Василий Волошин, должен потом переправить через фронт большую группу рабочих на пополнение Красной Армии. На заседании комитета решили к приезду «верховного» подготовить новые листовки.

В глухую ночь Виктор вместе с Теплоуховым печатал воззвание к рабочим завода. Читая текст, Виктор с уважительной завистью поглядывал на Ивана Васильевича: «Умеет за душу взять».

«Снаряды, которые изготовляются на нашем заводе, обрушиваются на головы борцов пролетарской революции, на наших братьев и отцов, помогают кровавому палачу дольше удержаться у власти. Но близок, близок позорный конец наемника мирового капитала Колчака!

Рабочие завода! Сокращайте выпуск снарядов! Помогайте братьям по классу! Заря победы близка!»

Надежным товарищам через Кольку Черных поручили расклеить листовки на заводе. «Верховный», остановившись в Златоусте проездом на фронт, собирался лично посетить цехи холодного оружия и снарядный. В городе когда-то жил его отец, офицер царской армии. Колчаку лестно было напоминать окружающим, что ему и Урал близок…

По длинному с прокопченными стенами цеху шествовали военные. В середине — сутуловатый, среднего роста мужчина, в шинели с адмиральскими погонами, в фуражке с белой кокардой. Подобострастно заглядывая в лицо, к нему, то и дело давая пояснения, обращался чиновник в партикулярном платье, начальник Златоустовского горного округа Бострем.

Взгляд широко поставленных глаз адмирала скользил по лицам рабочих. Многие из них словно не замечали блестящей свиты. Адмирал снял фуражку, белоснежным платком промокнул на лбу испарину. Указывая на рабочих, что-то спросил у Бострема. Тот с подобающим приличием улыбнулся и, видимо, чем-то довольный, громко произнес:

— Стараются, ваше высокопревосходительство!

Со всех сторон свиту окружали каппелевцы, личная охрана Колчака. В толпе шныряли, зыркали по сторонам «чины для поручений», шпики. Здесь же крутился Ушастый. После Колькиной мести Ушастый стал злее и осмотрительнее. Два дня не выходил он из дома, а потом, в синяках, вновь появился на заводе.

— Кто это тебя так разукрасил? — сочувственно полюбопытствовал Колька Черных.

— С крыльца упал, — отворачивая лицо, нехотя буркнул Ушастый.

Теряясь в догадках, он искал обидчика. «Не тот же щенок, мастера сын, набросился на меня. Жидковат в костях. Может, Колька?»

Выполняя задание Жабина, Ушастый крутился в толпе соглядатаев, все примечая и стараясь запомнить.

За станками, не отрываясь от дела, угрюмо стояли рабочие.

Колчак, пришепетывая, выспрашивал Бострема о заводском производстве во время войны с Германией.

— Осмелюсь заметить, ваше высокопревосходительство, — подобострастно урчал Бострем, — во время почти полного разрушения русской промышленности заводы округа не только сохранили свое существование, но установили новые мощности.

«Верховный» спросил, много ли завод дает фронту снарядов. Бострем назвал цифру и добавил, что производство испытывает затруднения — нет денег, не хватает угля.

— Много надо?

— Миллиончика бы три, ваше высоко…

— Прикажите выдать, — бросил Колчак через плечо одному из военных чиновников. После паузы добавил: — Из полевого казначейства третьего уральского корпуса.

Адмирал отдавал себе отчет, что отказывать этому прыщеватому чиновнику нельзя. Правитель готовился ко второму, «решающему», как он объяснил своим штабным, наступлению. Снаряды, сотни, тысячи снарядов нужны сейчас, чтобы обрушить их на головы красных, подавить, сровнять с землей все их босоногое воинство!

Осмелевший Бострем попросил, чтобы к управлению Златоустовского горного округа приписали каменноугольные копи Челябинского общества. Белая кокарда шевельнулась: Колчак и на это милостливо согласился.

Свита вышла из снарядного цеха, направилась в цех холодного оружия. Сглатывая окончания слов, «верховный» повелел Бострему поблагодарить в приказе всех тружеников заводского дела за их работу.

— В сохранении бодрости духа и в общем упорном труде я вижу первый залог возрождения родины, — многозначительно произнес Колчак, прикрывая глаза красноватыми веками. А когда открыл их, с цеховых ворот на него глянул маленький квадратный листок бумаги.

— Что это? — «верховный» указал на листок.

— Не могу знать, ваше…

— Узнайте!

Кто-то из свиты метнулся к листку, взглянул и попятился испуганно назад.

Легкой и четкой походкой военного Колчак приблизился к листку. Едва взглянул — лицо перекосила судорога. Бледные бритые щеки мгновенно стали темно-вишневыми.

— Убрать! — фальцетом выкрикнул «верховный», вмиг утратив величественную осанку.

Сутуловатая фигура правителя казалась жалкой на фоне заводских корпусов.

В семнадцать мальчишеских лет

Весть об аресте Поли застала Виктора врасплох. Он, конечно, всегда отдавал себе отчет, что каждого из них подстерегает опасность, но Поля… Почему она, именно она?

Виктор стоял во дворе, куда его вызвал Колька, смотрел на друга непонимающими глазами, мял в руках форменную фуражку и ни слова не проронил во время сбивчивой Колькиной речи.

— Ты что? — услышал наконец Виктор хриплый и тихий Колькин возглас.