Юлия Белова - Клан

Сам президент был уверен, что Уотергейтский скандал был ловушкой, которую подстроили ему люди Эдварда. Хотя оснований для подобных утверждений не было, Кеннеди имел некоторое отношение к Уотергейту. Еще на ранней стадии скандала он получил анонимную информацию, что люди, совершившие взлом в штаб-квартиру демократов, причастны к убийству президента Кеннеди. Взбешенный связью Никсона с подобными людьми, Эдвард начал расследование. Он был первым сенатором, который организовал слушания по Уотергейту, но когда пришло время назначать председателя специальной комиссии, лидер демократов Майкл Мэнсфилд назначил председателем не его, а сенатора Сэма Эрвина[34]. При всем том Мэнсфилд утверждал, что Эдвард был бы идеальным председателем, но он не может назначить его, так как тот слишком уязвим.

И правда, Эдварду вновь стали напоминать случившееся на острове Чаппакуидикк. Его попрекали даже давней историей с экзаменом по испанскому языку. Во всех газетах обсуждалось поведение Джоан. Не только бульварная пресса, но и серьезные издания перепечатывали слухи о связях Кеннеди с женщинами.

Эти слухи убивали Джоан ничуть не хуже постоянного страха. После каждой публикации она спрашивала Эдварда, правда ли это, и в конце-концов он перестал отвечать на вопросы. Сама Джоан все чаще проводила свой отдых в одиночестве за границей. Ее видели на балах светского общества Европы. То она танцевала с князем Монако Ренье, то со знаменитым римским публицистом Джоржио Павоне, то с одним из богатейших итальянских финансистов и «самым завидным женихом Европы» Джованни Вольпи… Однажды к ней подошел репортер светской хроники и спросил:

— Где вы оставили мужа?

— О, он нянчится с детьми в Хайаннис-Порте, — простодушно ответила Джоан.

Жену любого другого политика пресса бы осудила, но Джоан всегда жалели. В конце концов, утверждали в газетах, пусть Эдвард и замечательный отец и дядя, он некудышный муж.

К осени 1973 года газеты усиленно обсуждали возможность раздельного проживания четы Кеннеди и даже возможность развода. Но неожиданное несчастье, случившееся с их старшим сыном Тедди-младшим, положило конец предположениям.

Все началось с того, что гувернантка двенадцатилетнего Тедди обнаружила на ноге мальчика какую-то странную опухоль. Тедди не видел в этом ничего необычного. Он любил играть в футбол, теннис, обожал ходить в походы, и потому то и дело бывал украшен синяками и ссадинами. Но Эдварду-старшему странный синяк не понравился и он поспешил вызвать к сыну врача. Доктор Филип Кэпер, которого сенатор вытащил со светского раута, первоначально тоже счел опухоль обыкновенным синяком, но когда через несколько дней синяк и не подумал исчезать, велел провести необходимые исследования.

К этому времени Кеннеди уже понял, что с ногой сына что-то неладно. Он срочно вызвал из Европы Джоан и вместе с нею взволнованно ожидал результатов анализов. На всякий случай в Вашингтон приехала Луэлла Хеннесси, которой было уже за семьдесят, но которая не могла отказать в помощи сыну своего любимца. Ото всюду съезжались многочисленные Кеннеди.

Результаты анализов убедили врачей, что у мальчика редкая форма рака. Их мнение было единодушным: необходимо как можно скорее ампутировать пораженную ногу.

Когда Эдвард и Джоан узнали о диагнозе и необходимом лечении, они были потрясены. Они не хотели, чтобы Тедди сразу узнал об ампутации, решив отложить объяснения до операции. Врачи согласились с этим и даже хотели взять неприятную миссию на себя, но сенатор ответил:

— Нет, это мой сын. Я сам скажу ему.

Для журналистов, удивленных большим количеством Кеннеди, слонявшихся вокруг Джорджтаунского госпиталя, не представляло труда выяснить причину сбора. Тогда пресс-секретарь Эдварда обратился к журналистам с просьбой не сообщать об ампутации до определенного срока.

— Мы не хотим, чтобы он узнал, что у него рак из газет или радио.

Журналисты принесли торжественную клятву, но вскоре нарушили ее. Первыми это сделали английские редакции, успокаивающие свою совесть тем, что вряд ли американский мальчик станет читать английскую прессу, а за ними нарушили молчание и американские средства массовой информации, не желавшие отставать от европейских коллег. Впрочем, сенатор и не надеялся на обещание журналистов, и потому спрятал от Тедди все газеты, а так же попросил убрать из палаты телевизор и радиоприемник.

Накануне операции Эдвард и Джоан решились рассказать все мальчику. Рядом на всякий случай находился доктор Хайт.

— Теперь мы знаем, что неладно с твоей ногой, — сказал сенатор сыну. Джоан судорожно стиснула руку мальчика.

— Что же?

— Это такой вид рака.

Тедди много слышал о раке. Как и все Кеннеди он интересовался работой отца, в том числе и его слушаниями по раку.

— Значит, я умру? — спросил Тедди.

Эдвард затряс головой.

— Врачи остановят рак, сынок. — Он замолчал, а потом произнес самое трудное: — Но им придется отнять у тебя ногу.

Джоан с трудом сдерживала слезы, ее била нервная дрожь.

— Они дадут тебе другую ногу, — прошептала она.

— Это еще один вызов, — продолжал сенатор. — Каждый из нас сталкивается с ними, и все мы пытаемся преодалеть их.

И тут Джоан разрыдалась. Как ни странно, это успокоило мальчика. Его приучали, что мужчины, даже если им двенадцать лет, должны заботиться о женщинах.

— Не плач, мамочка, — попросил он.

В ту ночь Тедди-младший спал под воздействием снотворного, а на следующий день в 8.30 утра должна была состояться операция.

Удивительно, но вновь, уже который раз, в клане Кеннеди горе и радость оказались перемешаны. В тот самый день, когда Тедди должен был лишиться ноги, его кузина Кэтлин, старшая дочь Роберта, выходила замуж за профессора Дэвида Ли Таунсенда, и именно Эдвард должен был передать невесту жениху.

Кэтлин очень беспокоилась, что из-за болезни сына дядя Тед не сможет выполнить свою обязанность. Но Этель успокоила ее: уж если Эдвард что-либо обещает, сказала он, он обязательно выполняет обещание. Так и оказалось. Во время операции сенатор неотлучно находился в госпитале, затем поспешил на свадьбу племянницы, но выполнив свои обязательства, вернулся к сыну. Когда Тедди пришел в себя после операции, рядом с ним были отец и мать.

Все те дни, пока мальчик находился в госпитале, обучаясь пользоваться протезом, Эдвард-старший появлялся в Сенате лишь на час-два, отдавая все остальное время Тедди. Позднее, когда Тедди-младший проходил химиотерапию, после которой требовалось делать болезненные инъекции антидота, сенатор сам выучился делать уколы, чтобы личным участием смягчить испытываемый мальчиком страх перед терапией.