Константин Симонов - Четыре шага (Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина) - 1)

Лопатин доел борщ и принялся соскребать со сковородки пшенную кашу с жареным луком. Встретившись взглядом с Тихомирновым, он улыбнулся:

- Хорошо живешь, Алеша Попович! Расскажи, как твои дела? Как дезориентируешь своим тихим видом остальную пишущую братию и как потом вставляешь ей фитили? Или ты переменился?

- Да в общем, нет. - И Тихомирнов со смехом начал рассказывать, как, испуганные его оперативностью, от него теперь ни на шаг не отходят скопившиеся в Туле корреспонденты газет, ТАСС и радио.

Лопатин смеялся, слушая Тихомирнова, и, только доскребя кашу и закурив, вернулся к тому, с чего начал, - как с Калугой?

Тихомирнов спустил ноги с кровати, вынул из планшетки карту и стал объяснять обстановку: две дивизии прорвались к Калуге еще позавчера и дерутся за город, но между Калугой и Тулой пока что слоеный пирог, дороги перерезаны отходящими немцами, и связь со своими только по воздуху.

- Сейчас к вечернему докладу должен вернуться из-под Калуги офицер связи. Тут летает один, капитан из оперативного: другие и бьются, и горят, и путаются, а он каждый день, как несгораемый, улетает и возвращается с донесением. Ты ляг, поспи, а я схожу в оперативный, узнаю. Завтра днем, если обстановка позволит, и мы с тобой будем в Калуге. На "эмке", подозреваю, не пробьемся, а один У-2 на двоих как-нибудь выцыганим!

26

С утра, вопреки метеосводкам, была метель. Со связного аэродрома в снежную пелену поднялось сразу шесть У-2 - четыре с летевшими на передний край офицерами связи и два с корреспондентами.

Сначала, в первые полчаса полета, за пеленой снега в воздухе были видны очертания двух других У-2, но потом и они исчезли.

Самолет летел больше часа, и, по расчету времени, ему пора было оказаться где-то около самой Калуги, но внизу ничего похожего не было видно. Машину болтало то над лесом, то над снежными полями, то над пепелищами деревень - повсюду было пусто и не видно ни жителей, ни войск. Постепенно у Лопатина возникло противное ощущение, что летчик и сам уже не знает, где летит.

Наконец, помотавшись над большим лесом, самолет сел на выходившую к опушке просеку. С опушки смутно виднелась колокольня.

Летчик, как и предполагал Лопатин, не имел представления, где они сели. Сел потому, что блуждать дальше не позволяло горючее - бензину оставалось мало.

- Ладно, - сказал Тихомирнов, когда они сели. - Я схожу на разведку в деревню, узнаю. Если будете знать название деревни, - со злым спокойствием обратился он к летчику, - это для вас достаточный ориентир, чтоб хоть в Тулу вернуться?

- Достаточный, - сказал смущенный летчик.

- Смотрите, а то еще раз сядете - сами ориентироваться пойдете.

- Я с тобой пойду, - предложил Лопатин.

- А какой смысл? Узнать название - я и один узнаю, а если увижу немцев, один тоже скорей убегу - каз-никак помоложе тебя лет на пятнадцать.

Тихомирнов подтянул пояс на полушубке и взял автомат.

- Если за час не обернусь - летите не дожидаясь, значит, немцы застукали. А будете ждать - и до вас доберутся. - Он улыбнулся с трудом, как показалось Лопатину, и, повесив на шею автомат, пошел, увязая в глубоком снегу.

Вернулся Тихомирнов через час с четвертью. Видневшееся вдали село с колокольней называлось Подгорное, летчик сразу же нашел его на карте. До Тулы было всего семьдесят километров, бензину хватало. Жители рассказывали, что утром через деревню прошел отряд немцев, человек сто половина обмороженных.

- Сравнительно повезло, - сказал Тихомирнов. - Могли сесть и хуже. Ничего не поделаешь, вернемся в Тулу, - И добавил, не - А ты н-не жалуйся, - сказал Гурский. - Во-первых, у тебя, п-по моим сведениям, в Туле уже есть красивая баба...

- Предположение, не подтвержденное фактами.

- А что ты отп-пираешься, ты же холостой! И вообще, ты везде как сыр в масле катаешься!

- Вот не дам тебе водки, тогда будешь знать, как со мной разговаривать, - сказал Тихомирнов.

- На т-такую крупную подлость ты не способен.

- Значит, через два часа будет машина? - прервал их Лопатин.

- К трем ночи доберешься, - сказал Тихомирнов. - А то, может, до утра останешься?

- Раз ехать, поеду сегодня, - сказал Лопатин, снова подумав о жене.

Через час, когда старушка - хозяйка дома поджарила им толстую деревенскую яичницу, а Тихомирнов, вопреки своим угрозам, поставил на стол бутылку сырца, в комнату ввалились еще двое корреспондентов, те самые, что сели на вынужденную и доСирались попутными средствами. Один из них был до невозможности неразговорчивый и этим не похожий на всех остальных фотокорреспондентов, фотограф Хлебников из "Правды", а другой - специалист по передовицам - красивый крупный бровастый мужчина по фамилии Туликов. В Москве он сидел всю оборону безотлучно, на фронт из редакции своей московской газеты сырвался всего во второй раз и, в противоположность видавшему r-иды Хлебникову, задыхался от желания поскорей выложить события сегодняшнего дня. Он был одновременно и заносчив и простодушен, и, когда, покончив с собственными фронтовыми испытаниями, вслед за этим завел разговор о шестнадцатом октября в Москве, Гурский насмешливо прицелился в него через свои толстые очки белобилетчика.

Туликов, который после вынужденной посадки уже выпил где-то по дороге, а придя к Тихомирнову, сразу картинно хватил чайную чашку разбавленного сырца, витийствовал за столом, громя тех, кто, услышав по радио, что положение ухудшилось, тут же, шестнадцатого октября, бежал из Москвы. К его природной горячности примешивалось двойное возбуждение - от пережитого и выпитого. Всех, кто уехал из Москвы, он называл "куйбышевцами" и "ташкентцами" и говорил о шестнадцатом октября так, словно в этот день между всеми уехавшими и всеми оставшимися пролегла черта всемирно-исторического значения.

- Мы им этого не забудем, - говорил он, теребя свои ненатурально большие, густые светлые брови. - Хотя, когда они благополучно вернутся, они наверняка захотят поставить все на прежние места! Сейчас они отсиживаются, но потом они захотят прийти на место тех из нас, кто погиб, и на их костях делать карьеру.

- А что же, п-по вашему, - вдруг подал реплику Гурский, - на месте тех, кто п-погиб, должны быть поставлены стеклянные колпаки и мемориальные плиты? Скажем, вот вы п-погибаете, а вместо в-вашего редакционного стола у вас в кабинете ставят м-мемориальную плиту? Мне интересно, как именно вы себе это п-пре дставляете ?

- Я представляю себе, - сгоряча не обратив внимания на иронию Гурского, сказал Туликов, - что на тех, кто бежал из Москвы в эти дни, должно быть выжжено на всю жизнь клеймо.

- А г-где именно? - спросил Гурский.

- Да подожди ты, не мешай, - сказал Тихомирнов. - Видишь, человек в запале...