Анатолий Толмачев - Калинин

Настроение Есенина от слов Калинина явно портилось. Михаил Иванович же продолжал свою мысль, задумчиво улыбаясь:

— Конечно, если кто-нибудь жаждет долгой славы, то поэт на нее имеет больше шансов, чем комиссар. Не обязательно быть Пушкиным или Шекспиром. Необходимо только, чтобы в песнях отражались глубокие чувства народа, его самые сильные горести и радости — такое, о чем люди не могут не петь. Таким поэтом был Некрасов…

Вскоре разговор перешел на другую тему. Есенин не принимал в нем участия — он обиженно молчал, утвердившись в мысли, что Председатель ЦИК просто не знает его стихов.

Однако за вечерним чаем Сергей Есенин понял, что ошибался: Калинин в разговоре с ним наизусть цитировал большие куски из его стихотворений. Есенин расчувствовался и начал читать:

Да! Теперь решено. Без возвратаЯ покинул родные поля.Уж не будут листвою крылатойНадо мною звенеть тополя.

Низкий дом без меня ссутулится,Старый пес мой давно издох.На московских изогнутых улицахУмереть, знать, судил мне бог.

Есенину казалось, что его стихотворения выражают сокровенные чувства крестьянина, и он опять попросил Калинина подтвердить это.

— Может быть, и выражают, — сказал Михаил Иванович, — но мне кажется, что это скорее наивные ощущения поэта, чем чувства настоящего крестьянина.

— Но разве я сам не крестьянин по плоти и крови? Я-то знаю, что чувствует крестьянин. Я родился в деревне и вырос в ней.

— Я тоже, — ответил Калинин. — И многие наши комиссары и писатели родом из деревни. Но старые интересы вытесняются новыми. В городе мы скоро отвыкаем от деревни.

— Кто угодно, но только не я, — возразил Есенин и снова заговорил стихами:

Русь, моя деревянная Русь!Я один твой певец и глашатай.Звериных стихов моих грустьЯ кормил резедой и мятой.

— Очень хорошо, — снова похвалил поэта Калинин. — Но жить в этих деревянных лачугах не так уж хорошо. Тараканы, пьянство и суеверия — в этом нет никакой романтики. Мы стараемся избавиться от этого. Мы хотим создать новую деревню, новую жизнь. Сделать это, сидя в кафе, идеализируя нашу отсталость, нельзя. Послушай, Сергей, — Калинин оживился, — у тебя есть талант и вдохновение. Почему бы тебе не вернуться в деревню, не принять участие в ее борьбе, не выразить ее надежды, не стать певцом новой жизни? Вот это принесло бы пользу и тебе, и твоей поэзии, и России!

И такой неожиданной и правильной показалась эта мысль Есенину, что он и не заикнулся тогда о квартире. Он уехал, решив принять совет «всесоюзного старосты».

В декабре 1930 года умерла Мария Васильевна. Однажды в студеный вечер легла спать — и не проснулась.

— Она не умела ни читать, ни писать, — сказал о ней как-то Михаил Иванович писателю М. Пришвину, — знавала и горе и голод. И она часто говорила: «Жизнь пройти — не поле перейти». Но она любила жизнь и до последнего дня не переставала работать.

Больше в своем домике в Троице Калинин не жил. Видно, не хотелось идти туда, где все напоминало о матери. Но отпуск по-прежнему он проводил на родине. До 1935 года Михаил Иванович ежегодно приезжал в Тетьково, где на месте прежней усадьбы Мордухай-Болтовских был выстроен дом отдыха.

В ПРИЕМНОЙ

Дом на Воздвиженке, где еще в 1919 году обосновалась приемная Калинина, вскоре стал известен всей стране. Сюда шли и ехали люди из Москвы, из Ленинграда, Перми, Оренбурга, Симферополя, из городов, больших и малых, из сел, ближних и захолустных. В дни приема москвичи часто видели Калинина, выходящего из Троицких ворот Кремля.

Сутулый и сосредоточенный, опирающийся на крепкую палку с отполированной от долгого употребления рукояткой, с черным портфелем в руках, он шел своей легкой походкой, мягко улыбаясь в ответ на приветствия встречных.

— Здравствуйте. Здравствуйте…

Из-под поседевших бровей глаза смотрели ласково и просто. Людям казалось, будто идет старый знакомый, милый, добрый человек.

Придя в свой кабинет, Калинин обычно садился к столу. Так он молча сидел некоторое время, собираясь с мыслями. Потом выходил в приемную, где толпился, ожидая его, народ. Михаил Иванович здоровался со всеми, подходил к деревянному барьерчику и спрашивал у первого в очереди:

— Какое у вас дело?

Если видел, что человек волнуется, говорил спокойно:

— Волноваться не надо. Говорите просто, на что жалуетесь, чего просите.

Потом, установив суть просьбы, осторожно выяснял, с кем имеет дело. Чаще всего ему легко удавалось это сделать и быстро найти верное решение. Со стороны казалось невероятным, как этот человек, мимо которого постоянно течет огромный людской поток, как он умудряется после двух-трех вопросов безошибочно угадывать, кто действительно нуждается в его помощи, а кто пришел требовать не принадлежащее ему по праву. Последним он говорил без обиняков:

— Просьба ваша незаконна, помочь ничем не могу.

Но отказывал Калинин редко и осторожно. Он знал по опыту, что к нему обращаются, как правило, лишь в тех случаях, когда полностью уверены в своей правоте. Чаще всего так и бывало.

Из Средневолжского края прислал письмо крестьянин Казанцев. Его хозяйство местные власти признали кулацким. Казанцева «раскулачили», отобрали дом и имущество и обложили индивидуальным налогом в 1250 рублей. Мало того, вскоре Казанцева арестовали, но за отсутствием обоснованных обвинений выпустили. Однако за это время все его имущество было отобрано.

Михаил Иванович запросил объяснение у председателя горсовета Балакова, где жил Казанцев. Председатель прислал письмо, сообщил, что репрессии к Казанцеву были применены «без проверки предъявленных к нему обвинений», без учета того обстоятельства, что он имел почти полувековой производственный стаж.

Калинин настоял на том, чтобы всех лиц, совершивших беззаконие, строго наказали, а заявителю возвратили принадлежащее ему имущество.

Михаил Иванович всегда помнил, как непримиримо боролся со всякого рода волокитой и бюрократизмом Владимир Ильич Ленин. И в своей работе он стремился поступать так же. В то же время он хорошо понимал, что, когда человек долгое время работает с жалобами, он привыкает к ним, острота восприятия, чуткость к человеческой беде у него притупляется, подчас появляется формальное отношение к жалобе, стремление поскорее избавиться от жалобы — переслать ее в другое ведомство или формально отписаться.