Кирилл Кожурин - Протопоп Аввакум. Жизнь за веру

Староверы не приняли никоно-алексеевскую реформу совсем не из-за того, что ведущим настроением дониконовской Руси было пресловутое «обрядоверие», как до сих пор пытаются внушить неосведомлённому читателю новообрядческие историки и богословы. Суть проблемы хорошо передаёт профессор К.Ярош, написавший небольшой очерк о протопопе Аввакуме: «Если человеческая совесть привыкает пассивно принимать циркуляр одного патриарха, а затем противоположное повеление другого патриарха, если совесть одинаково выслушивает постановление Стоглавого собора и решение собора 1667 года, которое говорит о первом: “той собор не в собор, и клятву не в клятву, но ни во что вменяем, яко же и не бысть”, — то в этой совести напрасно было бы искать прочного устоя. При таком положении вещей церковь оставляет своё великое значение руководительницы народного благочестия и становится чем-то вроде государственного департамента внешнего народного благонравия. Надо думать, что именно это утеснение совести вызвало душевное смущение, которое почувствовал Аввакум при первых мерах Никона и которое он выразил словами: “видим, яко зима хощет быти; сердце озябло и ноги задрожали”. То же ощущение насилия проступало в челобитной протопопа к Алексею Михайловичу: “Ничто тако раскол творит, яко любоначалие во властех”. Чужое резкое прикосновение к интимному миру религиозной души вызвало в Аввакуме недовольство, которое проходит сплошной полосой в его автобиографии, прорываясь скорбными сетованиями или злобной иронией, а иногда и грубыми гневными криками. Нет сомнения в том, что, совершая подвиги “ревности не по разуму”, отстаивая “аллилуию” или борясь за двуперстие, Аввакум — сознательно или бессознательно — защищал свою духовную личность, боролся за свободу своей совести. Но этот мотив не был единственным в деятельности протопопа. Едва ли будет ошибочно предположить, что, отстаивая свою личность, Аввакум сражался и за национальную личность, намеревался защитить оригинальность русского духовного и общественного склада жизни».

Основная сложность при анализе староверия состоит в том, что любая попытка дать определение тому духовному движению, которое противостояло реформаторам, будет неизбежно нести на себе следы той или иной идеологической позиции. Так, например, вплоть до начала XX века во всей литературе, издаваемой синодальной церковью, церковные и светские учёные для обозначения староверия использовали термин «раскол», а староверов иначе как «раскольниками» и не называли. О них говорили как об «отделившихся», «отколовшихся» от Русской Православной Церкви — подразумевая под словом «церковь» исключительно ту часть русского общества, которая приняла насильно навязанные властью реформы. Подобные же определения, как правило, повторяются и во всех современных религиоведческих исследованиях и справочных изданиях.

Однако данные определения противоречат важнейшим положениям старообрядческой религиозной доктрины, согласно которой старообрядчество никогда не отделялось от Православной Церкви и, как её часть, возникло в I веке нашей эры вместе с основанием христианства. Противоречат они и простой логике. Не принявшие никоновских «затеек» староверы следовали соборно утверждённым правилам Православной Церкви. Патриарх Никон, начавший церковную реформацию в России, совершил свой, по сути, противоцерковный поступок намеренно, сознательно и публично. Согласно 15 правилу Двукратного собора, это давало право и даже накладывало обязанность на всех православных христиан разорвать каноническое общение с патриархом Никоном как с разрушителем церковного предания и противником VII Вселенского собора: «Отделяющиеся от общения с предстоятелем, ради некия ереси, осуждённыя святыми Соборами или отцами, когда, то есть, он проповедует ересь всенародно, и учит оной открыто в церкви, таковые аще и оградят себя от общения с глаголемым епископом, прежде соборнаго разсмотрения, не токмо не подлежат положенной правилами епитимии, но и достойны чести, подобающей православным. Ибо они осудили не епископов, а лжеепископов и лжеучителей, и не расколом пресекли единство Церкви, но потщились охранити Церковь от расколов и разделений» (Правила Святых Поместных Соборов с толкованиями).

Известный старообрядческий деятель В.Г. Сенатов справедливо писал: «Не при Никоне патриархе оно (старообрядчество. — К.К.) возникло и окрепло, а раньше его, так что изначальный момент старообрядчества должен быть отодвинут в глубь веков, он простирается в страшную историческую даль, доходит до самых цветущих времён восточной церкви и апостольского века. Раньше же Никона старообрядчество развивалось в удивительно пышный цвет, оно торжествовало на Стоглавом соборе, его исконным представителем является митрополит Макарий, его исповедовали и князья, и цари московские, и целые сонмы русских святых, оно именно было господствующим исповеданием на русской земле до Никона патриарха, воспитавшегося в нём же и имевшего силу изменить ему. При Никоне патриархе старообрядчество не началось, не зародилось, а было смещено, заменено чем-то иным, новым, старообрядчество же раскидано было по всей русской земле. То, что обыкновенно называют старообрядчеством, или расколом, в сущности есть не что иное, как часть некогда великой и цветущей церкви, искони живой, растущей, одухотворённой».

Первые жертвы инквизиции

Из расселин горы камены

Изыде змий многоглавыи

И со многими крокодилами,

Огради стадо овец мысленных,

Умертви овцы и со пастыри.

Никоновские новшества вызвали широкий протест, в ответ на который незамедлительно последовали репрессии. С лета 1653 года начался разгром неугодных царю и патриарху боголюбцев. Первой жертвой никоновской инквизиции стал протопоп Логин Муромский. Вновь было поднято дело, сфабрикованное десять лет назад муромским воеводой. Воевода обвинял Логина в том, что тот будто бы похулил иконы Спасителя, Богородицы и всех святых. Собственно, это дело возникло из сущего пустяка, как явствует из «Росписи спорных речей с патриархом Никоном» Иоанна Неронова и из челобитных муромских священников местному епископу. Произошло нечто, аналогичное случаю с благословением Аввакумом сына боярина Шереметева, только на этот раз в «блудном образе» выступал не молодой юноша, а почтенная матрона. Когда на обеде у муромского воеводы Игнатия Бестужева воеводская жена подошла к Логину под благословение, тот спросил: «Не белена ли ты?» Присутствовавшие вступились за неё, а некто Афанасий Отяев обратился к протопопу со следующим провокационным вопросом: «Что ты, протопоп, хулишь белила? Без белил не пишутся образа Спасителя, Богородицы и всех святых». На это Логин отвечал: «Какими составами пишутся образа, такие и составляют писцы, а как такие составы положить на ваши рожи, так и сами не захотите; Сам Спас, Пречистая Богородица честнее своих образов». Воевода приказал взять Логина под стражу и написал патриарху, что протопоп «похулил образ Господа нашего Исуса Христа, и Пресвятыя Богородицы, и всех святых».