Борис Рудаков - Камера смертника

Вышел я из редакции и чувствую, что ненавижу этого Пашу Баранова еще больше. Именно после того, как на фото его посмотрел. А еще радостно мне было, что длительных поисков не будет. Вся эта «гоп-компания» живет в одном доме. Есть у нас в Городском парке такой элитный домик улучшенной планировки. С видом на пруды, где живут черные лебеди. Дом я этот знал, и мне было известно, что на территорию ни въехать, ни войти без разрешения нельзя. Огорожена она сетчатым забором, ворота для машин и калитка для жильцов открываются пультом, который есть у каждого жильца. А еще там имеется охранник и видеонаблюдение. Даже в подземном гараже.

Сколько я там времени провел! Мне не везло, никак я не мог застать этого Пашку одного. Понятно, что днем я его убить не могу: слишком много свидетелей, слишком мало уединенных мест. Да и рисоваться рядом со своей жертвой я на людях не хотел. Нужен был вечер, поздний вечер, ночь. И чтобы он был один. Он главный, и за все должен ответить.

Эта мысль была для меня как ограничитель, потому что периодически мне хотелось убить всех троих. Особенно когда я вспоминал тот вечер, как они поднимали, ставили пьяного мужика на ноги и снова били, куражась, рисуясь друг перед другом. Но убить всех троих… Что-то внутри меня подсказывало, что это уж слишком. Или…

Вот именно тогда, когда охотился за Барановым, я понял, что внутри у меня появилось какое-то раздвоение личности, которое я не чувствовал раньше. Я рассчитывал, планировал убийство и важную роль в этих планах отводил сокрытию преступления. Значит, я боялся наказания, боялся быть пойманным? Помню, что эта мысль меня буквально ошарашила. Сразу в голове все стало на свои места. Я не хочу, чтобы меня арестовали за убийства, я боюсь пытаться убить всю троицу преступников, потому что боюсь не справиться с ними троими. Я боюсь! А где же правота моего возмездия, где мои убеждения, а где… Я разве совершаю что-то предосудительное? Чего я боюсь? Я же очищаю землю от зла, свой город, людей, которые в нем живут и страдают от этой мрази. Если я буду бояться, то кто тогда поможет людям? Следователь, который сделал убийц героями и свидетелями, а истинного героя сделал убийцей? Барановы эти?

Это была ночь сомнений и борьбы с собой. Это была ночь страшных воспоминаний. А утром я уже жалел, что выбросил тот наган, который сослужил мне хорошую службу. Два дня мне понадобилось на то, чтобы найти того, кто продаст мне пистолет. На это ушла вся моя месячная зарплата, но о том, что я скажу дома Ольге, я просто не думал. Потом решу!

Это был старенький, видавший виды пистолет Макарова. Местами виднелись даже следы ржавчины, но стрелял он исправно. И еще на нем был спилен заводской номер. Я догадывался, откуда он взялся, почему обошелся мне не так дорого, как я предполагал. События в Чечне дали толчок торговле оружием в таких масштабах, что вот эти «пукалки» и патроны подешевели сразу и в разы. Гадко, мерзко, но пусть и это преступление послужит целям возмездия, целям ликвидации преступности.

В тот вечер, который плавно перешел в ночь, вся троица во главе с Барановым недолго шлялась по улицам. Около двенадцати ночи парни потянулись на Промышленный проспект. Что там происходило почти каждую ночь, я уже знал. И знал прежде всего от автолюбителей, которые предупреждали друг друга, чтобы не совались ночью на эту улицу. Там устраивались бесшабашные и дикие гонки на машинах. И просто гонки, и соревнования на скорость трогания с места, и на набор скорости, и на развороты на большой скорости. И ясно было, кто там развлекался. Те, кому не жалко машин, те, кому папа купит другую взамен этой, изуродованной. И понятно, почему милиция не вмешается и не разгонит этих ночных гонщиков.

Я аккуратно и незаметно втерся в толпу зрителей, в основном молодняка с пивом в руках и завистливыми глазами. Смотрел, слушал, стискивая в кармане рукоятку пистолета, и думал только о том, чтобы не упустить случай, если он мне представится. И он представился.

На моих глазах затеялся какой-то спор, сути которого я не понял, но Паша Баранов убедил одного парня, что способен на его машине что-то доказать. И они договорились, что после третьего заезда Баранов это сделает.

Я понял, что мне нужно сделать. Баранов в машине будет один, он пролетит два квартала и потом развернется, чтобы ехать назад. Машина приметная – черная «девятка» с четырьмя дополнительными фарами на кронштейне, укрепленном на крыше. И сам Баранов приметен: на нем безрукавка ярко-красного цвета – судя по всему, от импортного горнолыжного костюма.

Времени у меня было всего минут десять. Я постарался незаметно отделиться от толпы зрителей и отойти за деревья тротуара, что пролегал между проезжей частью и забором машиностроительного завода. Прибавив шаг, я почти бегом преодолел это расстояние в два квартала под рев то и дело проносившихся туда и обратно машин ночных гонщиков. А затем, за закрытыми на ночь киосками, проделал ряд упражнений на восстановление дыхания.

Посторонних машин на этой улице не было. Практически все знали, что здесь творится по ночам. В квартале справа от меня медленно проехала милицейская желто-синяя машина. Это опять вызвало в душе целую бурю возмущения и ненависти. Это ведь в самом деле как раковая опухоль, метастазы которой проникли во все органы и уголки организма. Все знают, все друг друга покрывают, все между собой связаны. А что остается нам, мне?

Я стиснул зубы, нащупал в кармане рукоятку пистолета и плотно обхватил ее ладонью. Палец аккуратно лег поверх спусковой скобы. Я был готов. Рывок, и оружие окажется на свободе. Патрон давно загнан в патронник, мне останется только сдвинуть флажок предохранителя и отвести назад курок. До щелчка. Когда я тренировался, мне этот звук нравился – он был каким-то значительным, весомым. Как приговор, как последний забитый гвоздь. К примеру, в гроб.

Я стоял, прислонившись плечом к металлической стенке киоска, и ждал. Я сам был как этот щелчок взводимого курка, сам себе казался значимым. Я сознательно встал на эту борьбу, потому что был избран самой природой, самим мирозданием. Мне было дано вернуться с того света, выбраться из могилы, и теперь у меня есть право карать тех, кто нас в эту могилу толкает. Сначала те, кто толкнул лично меня; теперь пришла очередь тех, кто толкает других, в прямом или переносном смысле слова.

Я гуманен, я не стану убивать всех троих парней. Убью главаря, организатора, вдохновителя. Они поймут и ужаснутся! Им этого урока хватит на всю жизнь. А его отец, этот депутат, пусть вспомнит и осознает, что он такое вырастил, воспитал и есть ли у него моральное право быть депутатом.И отцы дружков Баранова после этого пусть схватятся в ужасе за головы, пусть поймут, насколько их дети были близки от смерти, от наказания. И вот оно! Решение и выход!