Игорь Голомшток - Воспоминания старого пессимиста. О жизни, о людях, о стране

Глава 6. Дело Энтони Бланта

В самом начале моей эмиграции дело о советских шпионах в Англии заинтересовало меня как чисто детективная история. Выпускники Кембриджа, занимавшие высокие посты в английской разведке, в Министерстве иностранных дел, имевшие доступ к самым секретным документам, в начале 1950-х годов были разоблачены как советские агенты. Это считалось здесь самым крупным предательством за всю историю Англии. Трое из них — Гай Берджесс, Доналд Маклейн и Ким Филби — уже бежали в СССР. Нераскрытым оставался четвертый, и пресса была полна догадок и подозрений. Я же полушутя говорил своим друзьям, что знаю, кто четвертый, — это сэр Энтони Блант. А дело было так.

В 1965 году Юрий Максимилианович Овсянников, работавший тогда главным редактором книжной редакции издательства “Искусство”, прислал мне на рецензию рукопись Энтони Бланта о “Гернике” Пикассо. Рукопись, сообщал он, поступила в издательство непосредственно из ЦК КПСС с указанием ее срочно опубликовать. Рукопись как рукопись, примерно в сто страниц, уже переведенная на русский, с большим количеством иллюстраций. О Бланте я знал только по его небольшой монографии о раннем творчестве Пикассо, и, естественно, моя рецензия была вполне положительной.

Это был, повторю, 1965 год, когда (о чем я узнал уже в Англии) английская разведка разоблачила Бланта как советского шпиона. Издание в Советском Союзе книги известного прогрессивного английского искусствоведа, подвергающегося преследованиям на родине, явно была подготовкой к его перемещению в Москву. Но английская разведка обещала Бланту за его открытое признание держать дело в секрете, не ставя в известность даже королеву и премьер-министра, и слово сдержала. Прозябанию в СССР Блант предпочел сохранить свое положение в Англии в качестве директора института Курто, хранителя королевских коллекций и репутацию искусствоведа с мировым именем. Публикация его книги потеряла всякий смысл, и она так и не вышла в Советском Союзе.

Четырнадцать лет этот “искусствовед в штатском” продолжал свою двойную деятельность. Только в 1979 году было произведено второе расследование и дело Бланта было открыто для публики. Дело было страшное.

Энтони Блант был завербован советской разведкой во время его обучения в Кембридже или вскоре после окончания университета. В те времена кембриджская элита (члены так называемого Общества Апостолов, куда вместе с Блантом входили Берджесс и Филби) в большинстве своем придерживалась марксистских взглядов. Что же касается морали, то, воспитанные на античной литературе, многие, в том числе и Блант, сердцем восприняли идею древних мудрецов, что любовь между мужчинами выше, чем любовь к женщине. Неудивительно, что такой коктейль из марксизма и гомосексуализма делал Кембридж одним из главных объектов проникновения сюда советской разведки: марксизм был удобным средством для превращения его молодых адептов в друзей Советского Союза, а гомосексуализм, который до 1964 года считался в Англии уголовным преступлением, — для шантажа и вербовки.

В 1940 году Блант начинает работать в отделе контрразведки английской Интеллидженс Сервис и получает доступ к самым сверхсекретным ее документам. Он был осведомлен о сверхсекретных планах высадки союзных войск на побережье Нормандии летом 1944 года. Он принимал участие в операции “Двойной крест”, имевшей дело с двойными, как немецкими, так и советскими, агентами. Он осуществлял слежку за иностранными посольствами в Лондоне, в том числе посольствами Польши, Чехословакии, Литвы, Эстонии и других государств, враждебно относившихся к сталинскому режиму. Все сведения он передавал своему куратору от КГБ — первому секретарю советского посольства в Лондоне Анатолию Горскому. И кто знает, сколько людей было уничтожено по его спискам машиной сталинского террора.

Во время второго расследования на допросах Блант утверждал, что после 1945 года он прервал все свои отношения с КГБ. Доказательств обратного у английской разведки не было. У меня же на руках было неопровержимое доказательство его вранья — решение ЦК КПСС публиковать в СССР его книгу в 1965 году.

Журналисты стаями бегали по Лондону, собирая крупицы сведений об этой сенсационной истории. Обратиться со своими разоблачениями к прессе я не мог, понимая, какими неприятностями это грозило бы Овсянникову. Когда некоторое время спустя я рассказал ему об этой истории, Юра, по его словам, покрылся холодным потом.

Я позвонил своему профессору Фенеллу, описал ситуацию и спросил, что мне делать. “Хорошо, — сказал Джон, — я позвоню сейчас в наше КГБ”. Во время войны Фенелл, как и многие его сверстники, работал в английской разведке. Вскоре он позвонил мне: “Они сказали, пускай он молчит”. Естественно, после скандала с сокрытием в течение четырнадцати лет преступлений Бланта даже от королевы, английская разведка была не заинтересована в дальнейшем распространении этой истории.

Энтони Блант был лишен дворянского титула сэра, был смещен с постов директора института Курто и хранителя королевских коллекций, но сохранил свободу и даже членство в Королевской академии наук. “Мы избирали его не как шпиона, а как ученого”, — заявили мудрые академики.

Глава 7. Радио Либерти. Галич

Еще в Лондоне я начал делать программы для Радио Либерти. Когда на станции появился Галич, он убедил начальство приглашать меня в качестве замещающего начальника Отдела культурных программ Б. Литвинова во время двух летних месяцев его отпуска. С тех пор в течение нескольких лет часть лета я проводил в Мюнхене. Помимо очень приличной зарплаты, мне платили и за мои собственные программы, так что, вернувшись в Оксфорд, мы под моргедж (банковскую ссуду) купили дом — три этажа, шесть комнат и садик. Так мы прочно обосновались в Оксфорде: Нина, моя жена, до сих пор проживает там.

Состав сотрудников на радиостанции был тогда смешанный. До влившегося сюда потока новых выходцев из Советского Союза здесь работали в основном потомки первой и представители второй (послевоенной) эмиграций. Первые, воспитанные на ностальгической любви к иллюзорной, уже давно не существующей России, относились к нам, мягко выражаясь, недоброжелательно. Мы были непосредственными свидетелями происходящего в стране, испытавшими на собственной шкуре прелести режима, знали аудиторию, к которой обращались, и поэтому представлялись им опасными конкурентами. Среди послевоенных эмигрантов, в том числе и воевавших на стороне немцев, были сильны националистические и антисемитские настроения. Ну и мы — в основном евреи, бежавшие от этого самого национализма. Да еще бывшие советские агенты-перебежчики. Все это вместе взятое составляло взрывчатую смесь.