БондиАнна. В Россию с любовью - Анна Чапман
А я думала, самые красивые цветочные поля в Голландии…
Невозможно было поверить, что в мире может существовать что-то ещё красивее, чем картина, которую я видела сейчас. Этот луг просто не поддавался описанию. Алые, фиалковые, малахитовые, брусничные, ванильные, нефритовые, аквамариновые, канареечные оттенки. Пожалуй, так видит мир человек, который всю жизнь был слепым и вдруг прозрел. Взрыв красок, бесконечно естественный и гармоничный.
Бедные художники, наверно, сходят здесь с ума пачками!
Краем глаза я уловила, что Виктор наблюдает за мной. Повернулась к нему, и он улыбнулся.
— Спасибо… — искренне сказала я. Он понял, за что.
Мы проехали мимо замка Шильон, мимо статуи Фредди Меркьюри и мимо сельскохозяйственных угодий, которые выглядели как обои для рабочего стола на компьютере.
— Озеро такое огромное. — у меня то и дело перехватывало дух.
— Семьдесят километров в длину и четырнадцать в ширину, — кивнул Виктор.
— А глубокое?
— Ну, в среднем около ста пятидесяти метров, а в некоторых местах достигает и трёхсот.
— Обалдеть! Сколько же ему лет?
— Порядка шестнадцати тысяч.
Я повернулась к Виктору с лукавой улыбкой:
— Ты все знаешь?
Он засмеялся.
— Не всё, — засмеялся он и добавил уже более серьёзно. — Мне многое интересно. И раз уж я вынужден пока жить здесь, то волей-неволей узнаю об этом месте.
В его голосе я уловила печаль. Я знала причину и понимала, что лучше эту тему не затрагивать. Виктор был истинным патриотом своей страны, а теперь — вечным её изгнанником. И даже окружающая красота не могла в полной мере заменить ему того, чего он был лишён — возможности оказаться на родине.
— Почему я здесь — понятно, — вдруг сказал Виктор, прервав молчание. — А ты?
— Ты имеешь в виду, почему я не в Москве?
— Да.
— Я всегда знала, что буду жить в другом месте. Я упомянула, Лондон был моей мечтой с детства. К тому же, отношения с родителями у меня не были… близкими. Так что я смоталась из дома при первой же возможности.
— А что было не так?
— Папы никогда не было рядом. Ни при одной тяжёлой ситуации я его не помню. Он всегда был на работе. А мама… Она очень строгая, волевая. Вечно заставляла посуду мыть… Как Золушку.
— Звучит не так уж страшно. Кто в детстве в Союзе не мыл посуду?
— Ты же понимаешь, что дело не в этом, ещё она вынуждала меня испытывать постоянное чувство вины. Я до сих пор не могу от него отделаться. Оно всегда со мной. Понимаешь, я никогда не чувствовала никакой теплоты от родителей. Меня воспитывал человек, который никогда не показывал никаких чувств, и человек, который мог в любой момент сорваться в крик. Это заставляет чувствовать страх и постоянное напряжение. Даже когда нет причины. Чаще, чем обычные люди.
— А как ты высчитала, что тревожишься больше других?
— Ну, я разделила день с помощью будильника на двенадцать часов, и каждый час в тетрадке писала, что я чувствую. Меня мой учитель по НЛП научил.
— Любопытно. И какая статистика?
— Получилось, что я боюсь чего-то в семидесяти процентах всего времени. — я задумалась, сменила позу и добавила: — Знаешь, я никогда не ощущала поддержки родителей. Мне было проще не рассказывать им о своих планах, чем рассказать и выслушать, почему у меня это не получится, почему это опасно и вообще, как меня все обманут.
— А ты не думала, что это способ защитить тебя?
— Нет. Мне не защита нужна, а вера в меня.
— Я не про это. Что до любви — она безусловно была и есть, и намного сильней, чем ты можешь представить. Наступит день, и ты это узнаешь. Я про то, что у твоей мамы наверняка были причины, почему она сама как и ты тревожилась.
— Наверное, я была так занята защитой своих границ, что об этом ни разу и не подумала…
— Знаешь, я обратил внимание, что в двадцать лет никто не воспринимает позитивные вещи в отношениях с родителями. И только когда у нас самих появляются дети, мы понимаем многое.
— Слушай, за свою короткую, но весьма насыщенную жизнь я слишком часто думала о других. И, если честно, устала от этого. От нужды понимать кого-то. Оправдывать. Входить в положение. Хочется просто жить, получать удовольствие, наслаждаться свободой.
— Не забывай, что мир дуален. Ты можешь понять, что такое удовольствие, когда способна соотнести своё состояние со страданием.
— На меня просто давило родительское неверие, душил их контроль что ли. Единственное, чего я хотела — это свободы…
— И кстати, чтобы переместиться из неволи в свободу, нужна сила. А ты понаблюдай за собой, что эту силу провоцирует?
— Не знаю… Протест? Гнев? Опыт борьбы, может? Умение сопротивляться?
— А как ты думаешь, кто их в тебе воспитал?
Больше Виктор ничего не сказал. Я смотрела в окно, оба думали о своём.
Мама?..
Время пролетело незаметно. В отель мы вернулись ближе к полуночи. Поужинали в ресторане неподалёку и разошлись по номерам.
Заснула я мгновенно. Постель была такой удобной, что, казалось, я сплю на облаке. Сны были подстать: поля, усеянные цветами, как на картинах импрессионистов, и озеро цвета ультрамарин.
Во сне был человек. Он бродил среди цветов, водил по ним руками, мягко ощупывал длинными музыкальными пальцами лепестки. Стоило мне приблизиться, как он исчезал и появлялся на другом конце луга или на противоположном берегу озера. Я не могла его разглядеть, но как будто видела, что глаза у него тёмно-карие. Странно. У Виктора зелёные.
Глава 26
Плюшки от мытья посуды
Женева, 2003 г.
— Возьми с собой куртку или что-то такое, — услышала я в одно прекрасное утро из трубки гостиничного телефона. — По прогнозу похолодание, а мы поедем в Грюйер.
— А что там?
— Сыроварня.
Виктор звонил каждое утро и сообщал план действий, иногда сопровождая его метеосводкой. Признаться, я привыкла и уже ждала его звонков, как дети ждут сюрпризов «от зайчика». Было в этом что-то непривычное — когда не нужно ничего решать, ни о чём беспокоиться и ничего планировать. Всё это уже сделал кто-то другой, и остаётся лишь наслаждаться новым приключением.
Мы уже побывали в Ботаническом саду и в Женевском соборе, погуляли вдоль Стены Реформации и в парке Гранже, посмотрели на монумент Брунсвика и на знаменитый «Сломанный стул». И конечно, ещё несколько раз покатались вдоль озера — оно стало моим любимым местом. Я никак не могла им налюбоваться,
