Войны кровавые цветы: Устные рассказы о Великой Отечественной войне - Кондакова
32
Немец, как стервятник: когда крылья ему обломают, сидит нахохлившись, а до этого и голову вверх и взгляд гордый.
33
Немцу пайка — млеко да яйка.
34
Немец нюхал — сиди с пустым брюхом.
35
Как прогнали немца — обились мы на пепелище, как горькие яблоки.
36
Гитлеру поотбили крылышки.
37
Самолетов теперь в Германии раз-два и обчелся. А ведь раньше они поднимались по двести штук. Небо черным-черно от них было, солнце меркло; по небу как стаи грачей носились.
38
Град пошел, да такой частый и крупный… Столько бы бомб да на передний край немцев!
39
Бьет и бьет немец… Как бы договориться с ним, чтоб хоть оправиться сходить.
40
Скоро третий год войны пойдет. Старики сказывали, в третьем году недолго провоюют. В прошлую войну на небе появилась три раза огненная метла: промела три раза, и война кончилась. И ныне должно так случиться.
41
И солдаты и офицеры немецкие, где бы они ни были, куда бы ни шли — всегда насвистывали… А свистеть грех. Вот бог их и наказал: просвистели…
42
Не вспоминай жену. Как вспомнишь, сердце так и заноет.
43
До войны на трудодень хлиба получал стилько, шо и не знал, куды и попрятать. Ил хлиб на мяду… Сам сробил хату. У хате уж очень гарно было. У (около. — А. Г.) дому — сад, у саду вышни и яблок четырнадцать корний. Оце — дорозе, оце — халупа, оце — сад… Кончится война, высвободится Украина, пойду шукать до своего семейства.
44
— Как Москва?
— Москва живет. Малость поцарапали ее немцы, ну да не беда! Ранка скоро зарубцуется.
45
После битвы под Москвой не тот немец пошел. Скучный немец, вялый.
46
Немцы нашли распятие под домом. Подумали: вот теперь завоюют Россию. Не вышло.
47
Работаю у костра, ужин готовлю. Ночь лунная, сильно морозливая, и стрельба прекратилась. Слышу: «Повар, два письма получай». Почтальон полковой принес, Савенков. Не поленился парень в ночь и мороз, пришел порадовать человека… А тогда писем я особливо из дому дожидал. Жена моя живет в Поволжье. Свой дом, земля. Капусты мы отродясь не покупали. Почва у нас хорошая, но засушливо. Поливка необходима. Как-то сейчас с этим жена справляется? Чай, и колодец нужно чистить… До войны жил в довольстве: детишки и я с женой обуты, одеты. В пище отказу не было. А в сорок первом году в наших краях урожай был обильный. Теперь жить и жить бы, а тут… Гитлерюга накинулся. Самолеты пустил. Ведь летал — рожь задевал, подлец.
48
Моя зазноба жила в соседней деревне. Уходил к ней с вечера, возвращался поздно ночью, а то и с рассветом. Помню, идешь по берегу речки. На заре по-над рекой туман стелется, воздух — парное молоко; нет-нет рыба на мелководье у берега проплещет — волны так кругами и пойдут… Как вступишь на мост, сразу — песню. Песня-то далеко разносится по реке. Пою, а сам думаю: чай, слушает ее мая зазноба, потому и стараюсь петь особенно хорошо.
49
Придем на место, напишешь ей, мол, почта полевая, жизнь боевая, с войны вернусь, сразу женюсь.
50
У моей тети муж погиб на войне. Эх, как она его любила! Высокий, на личико красивый, губы широкие, румяные, поцелует — неделю слышно. А теперь другой у нее. Живу, говорит, будто несоленый борщ хлебаю.
51
Ох и махорка: один курит, а двое падают (крепкая!).
52
Старый кавалерист говаривал: «Эх, печечка, кабы ты на коня, а я на тебя!» — «И холодно не было бы!» — добавлял боец.
53
С самого начала войны, как в кольцо попали, машины жгли. Приказ такой был. С тысячу, наверно, пожгли. А как жалко было! Сердце кровью обливалось. Строили, строили, а тут своими руками и уничтожать. Эх! Горько даже вспоминать…
54
Около дороги — воронки от снарядов и мин; сама дорога изранена металлом и простреливается ружейно-пулеметным огнем противника.
В русское село Дедно (Демянского района, Ленинградской области), как и в тысячу других сел и деревенек, не проедешь и не пройдешь… Боец-разведчик, шагающий рядом со мной на «передовую», указывая в сторону Дедно, говорит: «Там враг». И добавляет: «Разве помирится с этим русское сердце?!»
55
Девочке нужны были книги. А где их достать? Брали у соседки. Она тихонько давала читать книги про Сталина, Ворошилова… Так что и при немцах мы думали о нашей власти. Ждали и знали, что вы к нам придете, и детей воспитывали в советском духе.
56
Я его и спрашиваю:
— Шо теперь с обрубком-то рук робить?
А он и бачит:
— Пийду хоть пепелище сторожить.
57
Помню, раненого немца к нам на НП принесли. Не привели, а именно принесли. Стал бы он так с нашими возиться?! Расстрелял бы — и конец… Рану тому немцу на моих глазах перевязали, покормили… Все же добрая душа у нашего народа.
58
На целую округу — ни одной уцелевшей деревни, ни одной души гражданского населения. Война всех — и старого, и малого — прогнала с обжитых, насиженных мест в глубокие тылы…
Ночь. Лес. Глухо и протяжно шумит таежный бор. За дверью блиндажа то приближаются, то удаляются равномерные шаги часового. Со стороны передовой нет-нет да и прострочит пулемет…
Чуток отдых офицеров. Молчание. И вдруг один из них начинает мечтать вслух:
— Ехать бы сейчас в вагоне. Я люблю ехать. Ехать, лежать на полке, покачиваться и курить хорошие папиросы.
59
Война — конец, поедем Кавказ. Кавказ хорош: груш, яблок, вин много. Поедем?
60
Краше Украины нет в свете земли. Яблоки там — во! На каждом дереве. Недаром поется: «Украина золотая!». Золотая! Не какая-нибудь!
61
Что-что, а юг Европы нам знаком. И головой и ногами изучен.
62
Я исколесил Румынию вдоль и поперек. Ни в одной деревне не видел ни кино, ни клуба, ни одного трактора… Что видит румынский крестьянин? Хату, небо и землю.
63
В особенности не хотелось воевать за Гитлера румынским солдатам. Скучали по дому, приговаривая: «Мамалыга, молоко — до Румынии далеко», — а сами горькими слезами заливались.
64
У города Измаила бойцы, переправившись на левый берег Дуная и вступив на долгожданную родную землю, после продолжительного похода в Европу, невольно задерживаются у дощечки с простой и будничной на вид надписью: «Берегись поезда».
Любовно ее разглядывая, один из них взволнованно и радостно произносит: «Видали, по-русски написано!»
65
Ничего так не хочется, как заглянуть хоть одним глазком в
