Александр Солженицын. Портрет без ретуши - Томаш Ржезач
Показания Л. К. исходят, в общем-то, из третьих рук. Есть ли еще доказательства того, что Решетовская, которая в течение всей жизни с Солженицыным была преданной Джульеттой (подобно шекспировской героине в драматической сцене на балконе), лишь по счастливой случайности и благодаря титаническим усилиям и отличной работе советских врачей не превратилась в Джульетту из сцены в гробнице?
Это доказательство – хотя лишь намеком – дала сама Наталия Алексеевна.
Когда Александр Исаевич признался ей в любовной связи с другой женщиной, Решетовская была ошеломлена. Она рассказывает об этом довольно сдержанно и скупо. «Многолетняя вера оказалась иллюзией», – заключает Н. А. Решетовская.
«– Я все понимаю. Мой этап в твоей жизни кончился. Но только позволь мне уйти совсем, уйти из жизни.
„Ты должна жить! – уговаривал меня Александр. – Если ты покончишь с собой, ты погубишь не только себя, ты погубишь и меня и мое творчество…“»
Прожженному эгоисту и подлому человеку не присущи чувства преданности, уважения, долга. Ему не дорога жизнь человека, который его любил и любит…
«Известны многочисленные жалобы Солженицына на то, как он тяжело жил в 1970–1974 годах, когда он был якобы лишен всех жизненных ресурсов. (Как ему в такой ситуации удалось купить новый автомобиль якобы для тещи – другой вопрос, но согласимся на минуту с рабочей гипотезой, что он был беден, как церковная мышь.) В те годы Солженицын неоднократно выступал перед иностранными корреспондентами и делал заявления для зарубежной печати, при этом опять же он ни разу не вспомнил о боге. О том, который должен был дать ему силы выдержать и это испытание.
А как согласуется с верой и провозглашением примата нравственности над ненавистной „идеологией“ политика „выгодной лжи“, которая стала привычкой на каждом шагу и при каждом удобном случае? Кстати, это не мой термин – это кредо автора „Бодался теленок с дубом“».
В общем, как известно, бог, православный бог потушенных свечей, анафем и занавешенных икон, который должен был укрепить своего пророка Солженицына, явился к Александру Исаевичу только в Швейцарии.
Поистине «неисповедимы пути господни»!
…В один прекрасный день в начале 60-х годов в Лондоне приземлился самолет, на котором прилетел «интеллектуал», именуемый Тарсис. Изгнанник из Советского Союза. Пропаганда объявила о нем как об известном поэте. Даже самом крупном (из живущих) русском поэте. Легенда скоро лопнула. Стихи Тарсиса западные читатели не читали, и даже русские эмигранты отвернулись от них.
Стихи и заявления его были настолько сумбурны, непонятны, что простой читатель через какое-то время даже на Западе задался вопросом: это кого нам из Советского Союза прислали? Рехнувшегося попа? Или «гения»? И общее мнение свелось к тому, что верна первая версия. И потом это подтвердилось.
Дебют не состоялся.
То же было и с бывшим советским писателем Анатолием Кузнецовым, который бежал на Запад не от «политического преследования», а просто от наказания, которое ему грозило за распространение порнографической продукции и за аморальный образ жизни. Вскоре он свое русское имя сменил на «заграничное» – Анатоль.
Вообще интересно, как на Западе изготовляют «известных представителей культуры» из социалистических стран, которых на родине никто не знал и не знает, а в эмиграции не читал и не читает. Яркий тому пример – чехословацкий эмигрант Ота Филип, которого выдавали за самого популярного чешского прозаика.
Западная литература и публицистика прямо кишат мистикой и сатанизмом (в смысле преклонения перед злым началом в жизни) – это понятно и типично для любого общества, стоящего на краю физического и морального упадка.
Но достаточно ли такого объяснения? Далеко нет. Идеологическая диверсия не может солидаризироваться с тем, что явно не годится к употреблению.
Если мы сравним Тарсиса, Панина, Солженицына и всех русских «пророков», которых выбросила за борт их динамично развивающаяся страна, то получим общую картину или схему. Их псевдопророческие высказывания – по существу, просто путаный мистицизм, это взгляды, корнями уходящие в далекое прошлое, во времена Ивана Грозного. И здесь-то наконец цель становится ясна.
Речь идет о том, чтобы самых заурядных лиц с неуравновешенной психикой выдавать зарубежной публике за знаменитых деятелей советской культуры. Пророческая болтовня, поверхностный мистицизм, теории «покаяния» и «жертвы» – вся эта диковинная трактовка православного бога должна внушить западному читателю представление о некоем «примитивизме русской души».
Один известный американский советолог писал: «Если мы встречаемся с русским, трудно сказать, кто стоит перед нами: сумасшедший или пророк». Впрочем, это мнение может высказать лишь тот, кто беседовал не с истинно советскими людьми, а с людьми типа Солженицына.
Но как согласуется стремление Солженицына выдавать себя за «Человека Божьего» с его грубыми нападками на документ, взывающий к миру между народами (Разве не записано в Библии: «Не убий…»?)
На самом ли деле Солженицын верует в бога? Александр Каган как-то сказал, что Солженицын еще в детстве носил под рубашкой крестик. Решетовская опровергла это утверждение, она сказала мне, что Солженицын был марксистом. К вере в бога он обратился во время пребывания в лагере, и особенно когда он почувствовал возможность близкой смерти после обнаружения у него раковой опухоли (это вполне возможно). Николай Виткевич, познакомившийся с Солженицыным десятью годами раньше Решетовской, говорит, что мать воспитала своего Саню в православной вере. Ее сестра, Ирина Щербак, была религиозна до фанатизма.
Православие для Солженицына, по мнению Л. К., имеет лишь прагматическое значение.
Мораль «Человека Божьего»
«Тихое житье» – так назвала период 60-х годов Наталия Алексеевна. Это удостоверяют и фотоснимки, которые она приводит в своей книге «В споре со временем». На одном из них: Наталия Алексеевна что-то шьет на машинке, над ней с самодовольным видом склонился Солженицын, на заднем плане виден рояль с раскрытыми нотами. Настоящая идиллия! Дни жизни Солженицына в Рязани наполнены душевным спокойствием и высокой творческой активностью.
А кроме того, есть Солотча, деревня в нескольких километрах от Рязани. Близко даже по нашим, европейским, меркам. Рубленые дома. Запах разъезженных песчаных дорог и соснового леса. Тишина над крышами, усеянными телевизионными антеннами. Люди здесь спокойные, словно свою степенность они черпают из манящей шири родного края.
В Солотче у Александра Исаевича дача, где его никто не смел беспокоить. В 1966–1968 годах он снимал дом у Аграфены Ивановны Фоломкиной.
