Георгий Арбатов - Человек системы

Ключевым, так сказать, исходным вопросом в сложившейся ситуации было все-таки, во что верит, а во что нет, чего хочет, что думает сам Брежнев. Вначале он был очень осторожен, не хотел себя связывать какими-то заявлениями и обещаниями ни по одному серьезному вопросу внутренней и внешней политики. И если бы меня спросили, какой была его изначальная политическая позиция, я бы затруднился дать ответ. Возможно, ее по многим вопросам вообще не было, и Брежнев, пока не стал генеральным секретарем, даже не задумывался всерьез о большой политике – присоединялся к тому, что говорили сначала Сталин, а потом Хрущев, – вот и все. Во всяком случае, по большей части волновавших всех актуальных вопросов политики он до поры до времени предпочитал однозначно не высказываться, молчать и слушать (хотя я не исключаю, что своим близким друзьям, особо доверенным людям что-то и говорил).

А вот ему, Брежневу, в те первые месяцы и даже годы после октябрьского пленума говорили многое. И разное. Когда я говорю об ожесточенной борьбе за его «душу», это вовсе не преувеличение.

Главным плацдармом, где она шла, были политбюро и Секретариат ЦК КПСС, и там, несомненно, происходили сражения, отголоски которых докатывались и до нас, а потом нередко – до всей общественности. Не сомневаюсь, что многие члены руководства постоянно пытались «обрабатывать» Брежнева и в личных беседах. С учетом тогдашнего состава политбюро и Секретариата можно сказать, что это было в основном давление вправо, к сталинизму.

Для меня и моих коллег более «прозрачным», открытым был, так сказать, рабочий уровень борьбы. Она и здесь после октябрьского пленума шла остро. Всех участников этой борьбы я не знаю. Но среди тех, кто был особенно активным и находился на виду, хотел бы прежде всего назвать С.П. Трапезникова, подобранного Брежневым еще в Молдавии, где он, кажется, был преподавателем марксизма. Он стал помощником Брежнева, когда того перевели в Москву. Это был типичный представитель тех претенциозных неучей (он даже писал с огромным количеством грамматических ошибок, а что уж говорить о стиле и тем более о содержании!), даже мракобесов, которых, к сожалению, среди преподавателей марксизма при Сталине, да и после него оказалось великое множество – благо задача перед ними стояла предельно простая: перетолковывать из года в год четвертую главу «Краткого курса» и последние выступления руководителей. Потом, используя служебное положение, этот человек защитил все требуемые диссертации и, наверное, не без помощи шефа устроился профессором в Высшую партийную школу. Когда Брежнев стал генеральным секретарем, он выдвинул Трапезникова на пост заведующего Отделом науки ЦК КПСС. Там в полной мере проявились его и политические, и человеческие качества: реакционность, злобность, агрессивность, бесчестность и коварство.

Под стать ему был давно уже работавший с Брежневым его помощник В.А. Голиков, тоже мнивший себя «выдающимся марксистом». Такой же малограмотный, как и Трапезников, он считал себя специалистом по аграрному вопросу; но Голиков при случае выступал в печати и по любым другим проблемам – как «теоретик» культуры, идеологии, даже международных дел. И тоже – убежденный сталинист, отъявленный реакционер.

Они собрали вокруг себя группу единомышленников и объединенными усилиями, очень напористо, ловко используя естественную в момент смены руководства неопределенность и неуверенность, а также свою близость к Брежневу, бросились в наступление. Пытаясь радикально переменить идеологический и политический курс партии, они особое внимание постоянно уделяли обработке самого Брежнева, чтобы сделать его персональным покровителем и даже исполнителем этого замысла. Это была, так сказать, «пятая колонна» сталинистов в самом брежневском окружении (в нее входили также К.У. Черненко, Н.А. Тихонов, Н.А. Щелоков, но в идеологии они большой активности не проявляли).

Наступление шло по широкому фронту. Во внутренних делах добивались отмены решений XX и XXII съездов КПСС, касающихся культа личности Сталина, его полной реабилитации, а также отказа от выдвинутых после смерти Сталина новых идей – об общенародном государстве, о КПСС как партии всего народа и др. И, разумеется, реставрации старых, сталинистских взглядов в истории, экономике, других общественных науках. Во внешних делах целью сталинистов был отказ от всех появившихся в последние годы новых идей и представлений в вопросах войны и мира и международных отношений. Все это не только нашептывалось Брежневу, но и упрямо вписывалось в проекты его речей и партийных документов.

Развернувшаяся атака на курс XX съезда, надо сказать, встретила довольно серьезное сопротивление, несмотря на отсутствие признанных лидеров у демократических сил. Видимо, сами идеи обновления, очищения идеалов социализма от крови и грязи уже завоевали серьезную поддержку в толще партии и общества, несмотря на непоследовательность Хрущева и его сподвижников. Этим в конечном счете можно объяснить, что так вот, с ходу, одним махом изменить политическую линию и политическую атмосферу в партии и стране не удалось. Против такого крутого поворота были и некоторые члены президиума ЦК КПСС (включая, как ни странно, даже М.А. Суслова, который был вообще против крутых поворотов, за осторожность, а также секретарей ЦК Ю.В. Андропова и Б.Н. Пономарева). Ну а кроме того, в жесткую «позиционную войну», развернувшуюся в процессе рутинной работы над речами, документами, ответственными статьями, включалась большая группа людей из самого аппарата ЦК (в их числе определенная роль принадлежала консультантам обоих международных отделов, а также некоторым ответственным работникам Отдела пропаганды, включая прежде всего А.Н. Яковлева). А также – ученые, журналисты, эксперты. Они в меру сил старались отбить наскоки сталинистов.

Победой всех этих, не побоюсь затертого термина, здоровых сил можно, в частности, считать то, что на ХХIII съезде, бесцветном, консервативном, не сделавшем ни одного шага вперед, вопреки требованиям сталинистов все же не произошло отмены решений XX и ХХII съездов партии. Победой – сейчас это может казаться непонятным, даже смешным – стало и то, что время от времени как символ, как флаг, демонстрировавший, что «крепость» пока что не пала, в официальных документах и речах появлялись упоминания XX и XXII съездов партии («протащить» в эти документы прямую критику культа личности Сталина становилось все труднее). Сохранены были и «новации» во внешней политике, включая понятие мирного сосуществования, хотя и вокруг него какое-то время шла острая борьба. Мало того, летом 1966 года на заседании Политического консультативного комитета Организации Варшавского договора была одобрена идея переговоров по созданию системы общеевропейской безопасности, то есть был начат путь, который привел через девять лет к хельсинкскому Заключительному акту, а затем – уже в наши дни – к другим новым политическим реальностям в Европе.