Эвелин Левер - Мария-Антуанетта

Решив вернуться в Швецию, чтобы повидаться с семьей и уладить финансовые проблемы с отцом, Ферзен покинул Версаль в конце сентября. Когда он находился в Визмаре, то получил письмо от своего государя, который просил сопровождать его в Италию. Отказавшись от семейных планов, Ферзен присоединяется к Густаву III, который принимает его «как нежно любимого брата».

Во время того долгого путешествия, в котором он сопровождал экстравагантного монарха, путешествующего под именем графа Дага, они пересекли итальянский полуостров. Путешествие представляло собой настоящий водоворот праздников, во время которых Ферзен покорил сердца многих молодых женщин. Больше всего ему запомнились две англичанки: «бедняжки» Эмили и Елизавет. Эмили, невестка лорда Купера, хотела бы продолжить их роман, начатый во Флоренции в январе 1784 года, однако Ферзен заявил, что «это просто невозможно». Он попросил лорда Купера «поговорить и поубедительнее». Бедняжка долго плакала и на прощание оставила ему свой портрет. В Неаполе он встретил леди Елизавет Фостер из свиты Чарльза Эдварда Стюарта. Он испытывал искреннюю симпатию к этой очаровательной даме, которая также слишком серьезно восприняла его ухаживания. Однако эту приятную связь также надо было прервать. В своем дневнике для переписки, где он вкратце описывал те письма, которые получал, и те, которые отправлял, Ферзен пометил очень коротко: «Все решено». Если мы и не знаем точного смысла этого высказывания, то, вероятно, Ферзен доверял леди Елизавет и уважал ее, именно поэтому он объяснил ей причину их разрыва. Между ними оставались лишь эпистолярные отношения, и в 1793 году, узнав о смерти королевы, он напишет ей проникновенное письмо. Но в 1784 году фортуна улыбалась Ферзену. Никто во время путешествия не мог подозревать, что этот молодой дворянин писал королеве Франции и она ему отвечала.

В знаменитом дневнике на самом деле можно часто встретить среди всех других женских имен имя Жозефина. Шведская исследовательница Альма Шодергельм в свое время занималась анализом архива Ферзена, и ее работы до сих пор являются для нас основным источником информации. Она первая открыла то, что под именем Жозефины скрывалась сама Мария-Антуанетта.

Переписка Ферзена с Жозефиной делится на несколько серий. Благодаря письмам Ферзена мы можем установить, что каждая новая серия совпадала с его отъездом из Версаля или Парижа. Содержание писем к Жозефине очень разнообразное, в одних он говорит о политике, в других о своей службе, остальных — о своей личной жизни. К сожалению, эти письма не были найдены. Франсуаза Кермина, которая довольно часто консультировалась в шведских исторических архивах, нашла несколько неизвестных писем. Но это были не они. «Из замечаний, которые появляются в дневнике, мы можем сделать вывод, что письма передавались специальному посреднику и очень часто переписывались кем-то, но не Ферзеном», — отмечает Альма Шодергельм. Тем не менее мы не сомневаемся, что ответы писала Жозефина, и в дневнике Ферзен ясно дает понять, что это была сама королева.

Без всяких сомнений, лето 1783 года было самым счастливым в жизни Марии-Антуанетты, несмотря на политические волнения, о которых она, разумеется, хотела бы забыть, если бы не Мерси и ее брат с их бесконечными нравоучениями. Наконец, она полностью отдалась своей мечте о личной жизни. Человек, которого она любила, приезжал к ней почти каждый день, и она к тому же умела создать для него что-то вроде идеальной жизни. Лето ознаменовалось еще и тем, что она вновь упростила Этикет. Теперь ее можно было видеть лишь в белых муслиновых платьях, без всяких украшений, их называли «детские платья». Мадам Лебрен вывесила в своем салоне портрет королевы, одетой в такое платье и в соломенной шляпке. Некоторые находили это совершенно неприемлемым, они считали, что королева одевалась как горничная. Ее больше не ругали о немыслимых париках, а, наоборот, упрекали в чрезмерной простоте. «Ее Величество прекрасно выглядит; у нее очень легкий и свободный вид и эта простота, которую она предпочитает скованности и Этикету, раздражает придворную знать. Кое-кто из критиков находят се чересчур худой: по их мнению, это некоторый недостаток в ее внешности. И наконец, свежесть лица, элегантность поведения, естественность в общении делают ее портрет еще более привлекательным», — это можно было прочитать в парижских газетах, описывающих салон мадам Лебрен. Однако большинство критиков проявили себя не в пример более строгими. Поговаривали также о том, что королева якобы вошла в сговор с императором и целью этого сговора было разрушение торговой промышленности в Лионе и обогащение фабрик в Брюсселе. В итоге, весь треп вылился в газетные заголовки: «Франция задыхается под гнетом Австрии и превращается в труху». Право, те, кто высказался по поводу портрета, были куда более корректны.

Этот инцидент, которому Мария-Антуанетта не придавала особого значения, позволяет определить уровень непопулярности, до которого она скатилась. Конечно же, она винила во всем знаменитую французскую легкомысленность, о которой так часто твердили ей мать и брат. В своих иллюзиях спряталась за зеркало, которое отражало реальную жизнь. В самом Трианоне, который она так любила, уже начинали поговаривать о ее необычном поведении, ведь там она особенно любила забывать о королевских обязанностях. Но Трианон — был всего лишь замком для развлечений, обычным капризом, подобные замки были у многих монархов, однако Мария-Антуанетта в том году стала чуть ли не символом полного разрыва между реальной действительностью и мечтами, и более того, что было гораздо серьезнее, разрыва между королевой и королевством.

Страсть к переменам, которая охватила королеву, распространилась и на весь дворец. В 1782 году, после смерти мадам Софи, дочери короля Людовика XV, Мария-Антуанетта решила переделать первый этаж в мраморный двор, где находились бы небольшие апартаменты, в которых она могла наслаждаться полным спокойствием. Внутренними лестницами соединили бы эти апартаменты с основными комнатами замка. Будущее строение называли «новой обителью королевы». Мария-Антуанетта приказала перенести туда кровать, на которой рожала детей, и повесить тяжелые драповые портьеры зеленого цвета на центральное окно зала. Мебель в салоне должна была быть строгой и темной, с бронзовым орнаментом.

Когда Ферзен в конце лета уехал из Версаля, все были под впечатлением новой пьесы Бомарше «Женитьба Фигаро». Она была написана в 1778 году, однако долгое время ее запрещала цензура. В прошлом году автор пьесы был удостоен чести читать ее перед цесаревичем и его супругой. Кружок мадам де Полиньяк и Водрея мечтал поставить эту пьесу на сцене Парижа. Возглавляемые графом Прованским при поддержке министерства юстиции многие придворные упорно ставили рогатки скандальной пьесе. Однако друзья королевы все же уговорили ее получить разрешение короля на постановку пьесы. Мария-Антуанетта очень долго обрабатывала мужа, и он, наконец, согласился прослушать пьесу. Читала ее мадам де Кампан. Долго сдерживаясь, Людовик XVI все же прервал чтение. После знаменитой тирады о государственных тюрьмах он воскликнул: «Да это же просто ужасно, этого никто никогда не услышит: только когда рухнет Бастилия, эта пьеса не будет опасной. Этот тип высмеивает все, что должно уважаться в Государстве!». Королева была очень огорчена. «Так что же, ее не будут играть? — расстроенно спрашивала она. „Естественно, нет, — отвечал Людовик XVI, — в этом могу Вас уверить“». Вообще-то Мария-Антуанетта так и не уловила в пьесе политической подоплеки. Там, где по ее мнению, были лишь юмор и шутки, король углядел атаку на монархию.