Эрих Керн - Пляска смерти.

К вечеру того же дня гауптштурмфюрер передал мне санитарную машину, которую нужно было перегнать в 14-ю дивизию СС. Вскоре я выехал во Львов с двумя водителями, не говорившими по-немецки, и в полночь мы прибыли на место. Русские снаряды уже падали на улицы, а русские бомбардировщики высоко кружили в ночном небе. Медленно и осторожно ехали мы по безлюдному, будто мертвому городу. Наконец при свете наших притушенных фар я заметил два немецких грузовика, стоявших без охраны возле большого здания. Остановив свой санитарный автомобиль, я через парадную дверь вошел в дом, где из квартиры на первом этаже доносились звуки веселой попойки и громкая песня. В квартире меня ожидал восторженный прием; знакомый мне молодой офицер-эсэсовец, немецкий фельдфебель и три украинца пировали вовсю. Подобно мне, они пытались отыскать дивизию и, устав от бесплодных поисков, устроились уютно в пустовавшей квартире, ранее принадлежавшей какому-то немецкому офицеру. Я и мои водители с готовностью присоединились к сидевшей за столом компании. Примерно час спустя я стал расспрашивать об обстановке офицера СС, который уже изрядно набрался и знал не больше моего, прибыв лишь несколькими часами ранее оттуда же, откуда и я. Постепенно меня начало охватывать сильное беспокойство, на душе сделалось тревожно, и я вышел в коридор. При этом я услышал этажом выше чьи-то тихие шаги. На улице по-прежнему не было никакого движения. Вдалеке горело несколько зданий, и в ночном небе отражалось яркое зарево. Ракетные снаряды «сталинских органов» разорвались на соседних улицах. Где-то поблизости прозвучали пулеметные очереди.

Вернувшись в квартиру, я постарался убедить офицера по крайней мере попытаться установить контакт с каким-нибудь немецким патрулем, но он не хотел и слушать, да и время для этого было уже слишком позднее. Итак, оставив компанию и дальше бражничать, я вновь вышел в коридор и краем уха уловил, как тихо скрипнула дверь. Не двигаясь, я вынул из кобуры пистолет.

— Куда же вы? — спросил женский голос по-немецки с сильным украинским акцентом. — На улице вас поджидает смерть… Никто из нас не спасется… Но сейчас… сейчас мы еще живые. — Горячая ладонь схватила меня за руку. — Иди ко мне, немец.

После секундного колебания я уступил движению зовущей руки и вошел в другую квартиру, такую же темную, как и коридор. Я чиркнул спичкой, но она тут же задула огонек.

— Что ты хочешь видеть? — спросила она, кладя мою руку на свою по-девичьи крепкую грудь. — Я молода и должна умереть.

— Почему же ты не уходишь отсюда? — прошептал я.

— Моя мама больна, — ответила она тихо. — Она умрет, если я оставлю ее одну, лучше уж мы умрем вместе.

— Ради всего святого, почему ты все время толкуешь о смерти? — сказал я, не в силах скрыть раздражение и стараясь отделаться от мрачных мыслей, давивших на сердце. — Ведь вы украинцы, и те, кто придет, ваши соотечественники.

— Я любила немца, — усмехнулась незнакомка. — Ему прострелили обе ноги, и его увезли в Германию, где у него жена и двое детей. Я никогда больше не увижу его. Я любила немца, а НКВД расстреливает людей и за меньшие провинности (женщина преувеличивает — если ничего другого не было, то могли отправить в исправительно-трудовой лагерь (а могли ограничиться ссылкой или даже просто выволочкой). — Ред.). Останься со мной, это моя последняя ночь… Тебе не следует бояться, — добавила она поспешно. — Я не больна и не гулящая… Училась в медицинском институте, когда началась война, а он был доктором в госпитале… Останься со мной, ведь ты тоже немец… Через тебя я вновь почувствую его, и больше мне ничего не надо…

Когда я обнял ее, то почувствовал горячие слезы, струившиеся по ее лицу.

Было уже раннее утро, когда я поднялся и, не говоря ни слова, ощупью выбрался в коридор. Во вчерашней квартире я взял в охапку совершенно бесчувственного офицера и отнес его в санитарный автомобиль, одиноко стоявший на улице. Два других грузовика исчезли. Вскоре по дороге я встретил немецкий патруль и узнал, что моя 14-я дивизия СС сражается южнее Львова и что в городе уже разворачиваются уличные бои. Мы снова тронулись в путь, держа курс на юг. Выезжая из города, мы слишком отклонились к востоку и попали в рабочее предместье. Заметив стоявших у домов людей, молча наблюдавших за нами, я остановился и спросил, как лучше проехать к нужному нам пункту. Сначала никто не ответил, потом один из собравшихся указал пальцем направление, которое, если верить моему компасу, увело бы нас еще дальше на восток. Когда я спросил, не ошибается ли он, мой доброжелатель отрицательно затряс головой. Остальные, стоявшие вкруг, дружно подтвердили его правоту. Лишь девочка-подросток, не старше четырнадцати лет, не спускавшая с меня глаз, едва заметно качнула головой. Не без колебаний, я все-таки поехал в противоположную сторону и через несколько минут натолкнулся на немецкую зенитную батарею, где и получил подробные разъяснения относительно дальнейшего пути. Теперь мы двигались по направлению на Перемышль. По дороге я несколько раз останавливался, чтобы подобрать раненых.

В Перемышле меня ожидала неприятная новость: моя дивизия в самом деле попала в окружение. Мне вручили депешу для генерала и приказали доставить ее по адресу во что бы то ни стало. Я отправился в путь после полудня на мотоцикле с коляской и снова с водителем-украинцем, не говорившим по-немецки.

— Мы ехали по Галиции, вечер был великолепен. Высокое голубое небо раскинулось над золотистыми полями спелой пшеницы. Клочья тумана на склонах Бескидов (Бескиды, по-другому Бещады, горные хребты в пределах Западных и, в данном случае, Восточных Карпат. — Ред.) возвещали о приближении ночи. Дорога впереди и позади нас была заполнена беженцами — бесконечная вереница повозок, ручных тележек, плачущих детей и мычащей скотины, тоскующей по отдыху и родному хлеву. Запыленные и усталые люди сидели и лежали вдоль дороги среди своего немудреного скарба, обращая взоры на запад, только на запад. Вот, с трудом передвигая ноги, тащился пожилой галицийский крестьянин, сжимая в руках, как великую ценность, сошник от плуга. Стоявшие у своих хат гуцулы проводили его долгими взглядами. В самом деле, чем бы была Галиция без плуга? Молодая женщина из Подолии (Тернопольская и Хмельницкая области Украины. — Ред.) никак не хотела расстаться с пожелтевшей мадонной, которую несла под мышкой. По ее словам, оба ее ребенка погибли накануне во время налета русских самолетов. Колонну беженцев сопровождали украинские полицейские с желто-голубыми кокардами на форменных фуражках. Слышался несмолкаемый гул далекого гигантского сражения, а на дороге не прекращался скрип повозок, катившихся на запад. То вверх, то вниз, то вверх, то вниз, но непременно на запад.