Барбара Аутланд Бейкер - Арнольд и я. Жизнь в тени Австрийского Дуба

Что же касается Арнольда, то врожденная страсть, свойственная всем охотникам, влекла его вдаль, на неизведанные территории. В это время Арнольд купил себе серебристый BMW, оборудованный радиотелефоном, и изо всех сил занимался построением своей карьеры. Джо Уайдер с помощью своих журналов сделал его «иконой» бодибилдинга, что привело к росту обожания Арнольда поклонниками и положительно сказалось на его финансовом состоянии. Ко всему прочему, торговля по каталогам приносила Арнольду хорошую прибыль, которую он еще больше увеличивал при помощи своих вложений в недвижимость. Но Арнольд Шварценеггер никогда не останавливался на достигнутом и пришел к Бену Уайдеру, брату Джо, с вопросом о признании бодибилдинга спортивной дисциплиной. Арнольд недоумевал: Международная федерация бодибилдинга рассматривает его как спортивное направление, ребята, с которыми он занимается в зале, тоже считают, что они занимаются спортом, – так почему же бодибилдеры не участвуют в Олимпийских играх?

Представьте себе разочарование тех мужчин, которые занимались поднятием тяжестей не для развития силы, а в погоне за симметрией тела, но при этом в глазах общественного мнения оставались приверженцами какого-то непонятного культа, не признанного официально Олимпийским комитетом, и не участвовали в летних Олимпийских играх. Участники движения бодибилдинга хотели добиться признания мировой общественности, а не быть в ее глазах сборищем гомосексуалистов, неуверенных в себе парней и мускулистых женщин. Поэтому, несмотря на растущее признание масс, Арнольд понимал, что он никогда не сможет достичь вершины в своей карьере без золотой олимпийской медали, которая отлично бы смотрелась на его груди. Тем не менее даже человек с широкими международными связями, преданный своему делу, не всегда способен творить чудеса. Так сложилось, что все усилия Арнольда и все связи Бена Уайдера не смогли изменить мнение Олимпийского комитета: в его глазах бодибилдинг был в лучшем случае неким видом искусства, а в худшем – увлечением для нарциссов. При таком положении вещей Арнольд тренировался для участия не в летних Олимпийских играх 1974 года, а в их суррогатной замене – конкурсе «Мистер Олимпия».

Ближе к осени в нашу жизнь снова вошли негативные известия: Пьер, наш друг по празднованию Рождества, потерял вес и стал бледным как полотно. При этом он скрывал от всех ухудшившееся состояние здоровья и ни с кем не делился своими проблемами. Все его друзья были невероятно восхищены последними успехами Пьера в съемках документального фильма о Джо Кокере, и вот внезапно для всех Пьер умер, а мы просто не могли в это поверить. Нам в то время было по двадцать пять лет, а Пьеру, должно быть, около тридцати четырех, и он сгорел на глазах у всех без всякой видимой причины.

Однажды, находясь в подавленном состоянии из-за смерти Пьера, я сидела в классе, посматривая на входную дверь, и вдруг услышала, как трое хулиганов ходят по коридорам в поисках своего дружка и моего ученика Марио. Тогда я обратилась к этим ребятам и потребовала, чтобы они встречались со своим другом на перемене, но хулиганы, несмотря на мои предупреждения, зашли в класс. Я была ростом «метр с кепкой» и старше этих хулиганов всего-то на пару лет, но, как представитель администрации школы, подошла к ним и строго сказала:

– Предъявите ваши студенческие билеты, а если их у вас нет – немедленно покиньте помещение.

Троица лишь посмеялась мне в ответ, и я почувствовала что-то недоброе во всей этой ситуации.

– Немедленно выйдите отсюда, – сказала я им еще раз и повела их к двери.

Стоя в дверях, я смотрела, как они медленно спускаются по лестнице, и в этот момент почувствовала неожиданный удар по голове. Находясь в шоке от произошедшего, я молча посмотрела на ближайшего ко мне хулигана, который бросил мне под ноги деревянную палку – ту, которой он только что меня огрел. Подняв эту палку, я вернулась в класс и предупредила своих учеников о случившемся инциденте. В нашем классе не было телефона, а в соседних кабинетах не шли занятия и, соответственно, не было учителей, так что мне пришлось дожидаться звонка с урока для того, чтобы сообщить о произошедшем администрации школы. Когда директор школы в три часа пополудни узнал о нападении на меня, то пришел в ужас.

После доклада начальству я поехала домой в Санта-Монику под крылышко к Арнольду. Ошеломленный Арнольд, увидев меня в таком состоянии, немедленно предложил свою помощь в борьбе с малолетними преступниками, отирающимися возле школы. В тот раз Арнольд вышел из себя из-за того, что в школах Америки подобным образом нарушается дисциплина: «Ничиго падобного не могло бы произойти в Аустрии. Боже мой, я ни могу паверить в это!»

Собственно говоря, я тоже не могла поверить в произошедшее, но решила призвать хулигана к ответу. На руку в этом деле сыграл тот факт, что ударивший меня хулиган по имени Джейми уже имел приводы в прошлом. Но настоящей трагедией для меня стало то, что мать Джейми настаивала, чтобы вину за преступление взял на себя другой ее сын, за которым не числилось серьезных проступков. После этого случая, произошедшего со мной в 1974 году, я начала понимать, что Восточный Лос-Анджелес – это не то место, где бы я хотела провести ближайшие тридцать пять лет в ожидании пенсии.

После скоропостижной смерти Пьера и случая с нападением мне снова потребовалось переосмыслить свою жизнь. Как-то раз, решив помедитировать, я уселась в офисное кресло в кабинете Арнольда и стала выполнять дыхательные упражнения. Результатом этих занятий стало то, что мне как будто передались спокойствие и уверенность Арнольда.

Спустя некоторое время после смерти Пьера мне приснился странный сон: Пьер словно бы лежал на облаке и держал возле уха телефонную трубку, а на другом конце этой телефонной линии находилась я. При этом Пьер спокойно говорил мне в трубку, что ему хорошо на том свете и что я не должна беспокоиться о нем: «Барбара, просто живи своей жизнью и люби всем сердцем. Жизнь – все же хорошая штука».

Этот разговор с Пьером во сне взволновал меня до глубины души. Как мне отнестись к этому сну? Мне трудно было определиться со своим решением в связи с тем, что я стала атеисткой из-за переживаний и разочарования в божественных силах после убийства Джона Кеннеди. Но в этом году я уже не была столь категорична в своих суждениях и относила себя скорее к агностикам, нежели к атеистам. Для меня было удивительно, что некоторые люди, вызывавшие у меня искреннее уважение, истинно верили в существование Бога. Но насколько подлинной была их вера? Как бы то ни было, но «монолог» Пьера серьезно подействовал на меня, и я стала более терпимой в вопросах веры.