Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I - Юрий Александрович Лебедев
«(Говорили, что в августе <1949 года – Ю. Л.> уже испытывали свою, да что-то, видно, у них не ладилось).»[461]
Эта ремарка была бы понятна «умному читателю» в 50-е годы – известное сообщение ТАСС от 24 сентября 1949 года о заявлении президента США Трумэна по поводу взрыва в СССР атомной бомбы было составлено столь витиевато и невнятно в фактической части, что давало повод думать – да, что-то не так у нас с этим взрывом.
Это подтверждает литературовед М. Г. Петрова:
«22 ноября 2004 г. я спросила Александра Исаевича по телефону, знал ли он о Семипалатинске в прежние годы работы над романом «В круге первом»:
«– Нет, не знал. Ведь они так засекретили…»»[462].
То, что Солженицын действительно не знал в ходе написания романа о семипалатинском испытании, видно и по такой реплике, которую он вкладывает в монолог инженера Бобынина на приёме у Абакумова в 3-ей редакции текста (1962 год):
«Да никогда я не поверю, что вы атомную бомбу сами сделаете – без-условно украдёте!!..».[463]
Но для читателя конца 60-х годов оговорка о неудаче испытания 1949 года стала неубедительной – о его успешности уже было достаточно хорошо известно.
И в окончательной, 7-й редакции романа, Солженицын эту ремарку вычеркнул.[464] Логическая заплатка оказалась споротой и в ткани сюжета снова возникла прореха, обсуждать которую Александр Исаевич, конечно, не хотел. Это я почувствовал в ходе разговора с Натальей Дмитриевной в 2006 году.
И причины нежелания Александра Исаевича обсуждать тему «героичности» поступка Володина к этому времени были уже не только литературно-эстетические, но и идейно-политические:
«… сам автор в 1994 году заметил с горечью: «С какой тревогой об американской судьбе я когда-то писал «Круг» с истинной «атомной» историей, в каком сюжете… Сколько лет я был уверен в правильности: атомная бомба остаётся у них, только б не у коммунистов. Но постепенно дошёл: не к добру она у них…».[465]
Но, оказывается, такое отношение к теме Александр Исаевич проявлял и задолго до 1994 года.
Самой яркой иллюстрацией этого является результат попытки ФБР выяснить подробности событий осени 1949 года у самого Солженицына 19 апреля 1978 г в ходе беседы с ним в его доме вблизи городка Кавендиш в Вермонте. Об этом рассказал А. Шитов по результатам своего журналистского расследования, которое включало и знакомство с рассекреченной частью «дела Коваля» ФБР, и беседы с представителями этого ведомства в Вашингтоне.[466]
Прежде всего, следует отметить, что целью ФБР в этом «собеседовании» было получить информацию о Ж. Ковале. Обсуждение других тем должно было только прикрывать эту цель. В инструкции сотруднику, который должен был встретиться с Солженицыным для беседы, тогдашний директор ФБР Уильям Уэбстер писал: «…наши выходы на Коваля проистекали из тайного источника, на который не следует ссылаться в ходе собеседования».
Переговоры о формате беседы с Натальей Дмитриевной Солженицыной, исполнявшей обязанности и секретаря и переводчика, были сложными. ФБР хотело прислать целую команду интервьюеров и переводчиков, но в итоге специалист, отряженный из Нью-Йорка, поехал в Кавендиш один.
Согласно его отчету от 4 мая 1978 г. беседа продолжалась примерно час и велась только на русском языке, причем не наедине, а в присутствии как минимум еще одного лица (судя по всему, это была переводчица, чьи услуги, однако, не понадобились).
Просьба прокомментировать эпизод со звонком в американское посольство в Москве и упоминанием Коваля и атомного шпионажа вызвала у хозяина «некоторое удивление» – и в силу осведомленности об этом эпизоде ФБР, и просто за давностью лет.
Имяреку, «судя по всему, очень не хотелось обсуждать эту тему», – констатировал американский контрразведчик.
Позже он добавил также, что в высказываниях его собеседника имелись противоречия, "ставящие под сомнение достоверность" некоторых из них. Однако, предложение устроить повторное собеседование было вежливо отклонено.
В исходном отчете о беседе было, судя по нумерации, более 7 страниц; в рассекреченном деле имеются лишь 4, да и те с купюрами.[467]
К этому анализу документов архивного дела ФБР, проведённому А. Шитовым, мало что можно добавить после знакомства с выставленными в интернете фрагментами этого дела. Вот как там зафиксирован ключевой ответ Александра Исаевича агенту ФБР:
«Содержимое телефонного звонка состояло из нескольких предложений на русском языке, предупреждающих посольство о том, что Георгий (Джордж) Коваль, советский агент или секретный агент (не может вспомнить, какой термин использовался), получит секретный материал об атомной бомбе в радиомагазине. Он не мог вспомнить какие-либо другие подробности, касающиеся содержания этого телефонного звонка.
[цензурный пробел <Солженицын – Ю. Л.>] сообщил, что лицо, получившее этот звонок в американском посольстве, по-видимому, недостаточно понимало русский язык, и фактически поручило звонящему повторно передать эту информацию в посольство Канады».[468]
Вот и всё! Но это «всё» уже представлено в тексте романа. Как видим из этого документального фрагмента отчёта о беседе агента ФБР с А. И. Солженицыным, в 1978 году ничего «дополнительно конкретного» ФБР выяснить не удалось. Причина проста – в разговоре собеседники «говорили на разных языках» и преследовали разные цели.
Удивление Солженицына осведомлённостью ФБР об эпизоде с Ковалем совершенно естественно: в 1968 году был опубликован «медицинский» вариант романа, который и был широко известен на Западе. «Атомный» вариант, восстановленный в том же 1968 году, с тех пор «бродил по самиздату»[469] и только готовился к печати на русском языке во французском издательстве «YMCA-PRESS».[470] И, хотя существование «атомного» варианта секретом не было (о нем Солженицын говорил, например, на своей пресс-конференции в Париже 10 апреля 1975 года), но почему ФБР интересовалось именно им? И что вообще знали в ФБР о его работе в марфинской шарашке?
В это время мемуары Л. Копелева «Утоли моя печали» ещё не были опубликованы, и Александр Исаевич, вероятно, был озабочен тем, чтобы не раскрывать прототипы героев романа.
10.13. Прототипы героев романа «В круге первом» – Л. З. Копелев (Рубин), А. И. Солженицын (Нержин), Д. М. Панин (Сологдин).[471]
Главные герои были ещё живы, отношения с ними были сложные, и публичное обсуждение трактовки их образов в романе совсем не входило в намерения писателя.
Как мне стало известно, в экибазстузском лагере, где сидели вместе А. И. Солженицын и Д. М. Панин, Александр Исаевич записывал рассказы заключённых и в дальнейшем использовал эти материалы в своих книгах.
Кажется весьма вероятным,
