Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк - Сергей Эдуардович Цветков
Рангони было трудно отрешиться от классического представления об императоре, как прирожденном покровителе церкви, получающем свой венец из рук папы. Он мог только пообещать Бучинскому известить папу о просьбах Дмитрия.
Между тем царь, хорошо понимая некомпетентность нунция в обоих вопросах, решил обратиться непосредственно к папе. В одну из декабрьских ночей в Кремль был тайно вызван о. Лавицкий, уже около полугода не получавший у царя аудиенций. Войдя в царские палаты, иезуит почувствовал возвращение старого доброго времени, когда Дмитрий в Путивле вел с ним задушевные беседы о вере. Царь бросился ему на шею и в порыве дружеского участия сравнил эту минуту с счастливыми мгновениями своей коронации и встречи с матерью; принимая благословение патера, он склонился до земли, как некогда, перед сражениями. Затем царь заговорил о посольстве в Рим, настаивая на том, чтобы именно Лавицкий вручил его грамоту папе. Иезуит ответил согласием.
В начале января 1605 года Лавицкий выехал из Москвы. Он вез с собой посольскую инструкцию и письмо с подписью: Demetrius Imperator. Царское послание содержало множество политических соображений и предложений: план войны с Турцией и союза с Польшей; обращение к святому отцу по поводу злостного нежелания Сигизмунда признавать императорский титул Дмитрия; извещение о намерении царя отправить послов к германскому императору и т. д., – в нем не было лишь того, что особенно желал найти Павел – особенного расположения царя к католичеству и мер по скорейшему обращению московитов. «Возложа надежду на Божью помощь и покровительство, – писал Дмитрий, – мы намерены проводить жизнь не в праздности и не в бездействии, стараться о святой церкви и христианстве, и обратить оружие наше вместе с силами императора римского на врагов Св. Креста; а так как для всего христианства имеются естественные причины к этой войне, то мы, приступая к ней, с полнотою души уповаем, что Бог даст намерению нашему свое благословение, ибо оно будет полезно всем прочим христианам; поэтому мы надеемся, что Ваше Святейшество одобрите его, и просим убедительно Ваше Святейшество, по вашему значению у императора римского, убедить его величество не заключать с турками мира, но войти в общий с нами совет о продолжении войны против них».
В инструкции, данной о. Лавицкому, говорилось: «Он заметит Его Святейшеству, что между нами и светлейшим королем польским существует некоторая распря по поводу императорского титула, от которого мы легко не откажемся, ибо владеем им по полному праву».
В феврале о. Лавицкий появился в Риме – бородатый, длинноволосый, в поповской рясе с широкими рукавами и с православным крестом на шее. Павел V ожидал его с нетерпением, проводя дни в размышлениях о поразительном контрасте между поведением венецианского дожа Леонардо Донато, который изгонял иезуитов из владений республики, и московского царя, открывавшего им двери в свое государство. Каково же было его разочарование, когда он прочитал письмо Дмитрия! Царь явно не собирался платить по счетам.
Павел не утешился и полученным тогда же письмом Марины, в котором она заверяла святого отца: «Только бы светлые ангелы благоволили довести меня до Москвы, и тогда у меня не будет другой заботы, кроме торжества истинной веры». Инструкции, посланные Рангони из Ватикана, не оставляли никаких сомнений в том, что сердце Павла исполнено гневом и горечью. Его племянник Сципион Боргезе, основатель знаменитой и поныне виллы, писал нунцию от имени папы о войне с турками: «Пускай царь первый выступит на арену; пусть он увлечет за собой Европу и покроет себя бессмертной славой, – тогда папские дипломаты охотно придут ему на помощь при дворах Австрии и Польши». На ходатайство о разрешении Марине венчаться по православному обряду папа отвечал категорическим отказом; на размолвку Дмитрия с Сигизмундом по поводу титула он советовал смотреть как на недоразумение частного, а не государственного характера.
В личном письме к Дмитрию Павел, хоть и напомнил царю о великом поле для жатвы, все же с неудовольствием заметил, что Лавицкий сообщил ему не такие утешительные известия, какие он желал бы слышать, и посоветовал отдалять от себя еретиков и слушать советы благочестивых мужей. А чтобы побольнее уязвить упорствующего должника, папа именовал «непобедимого цесаря» титулом «vir nobilis», с каким к нему обращался Климент VIII до его победоносного похода и венчания на царство.
Отец Лавицкий получил от Павла распоряжение держать московского царя под неусыпным надзором. «Я напишу все, что знаю, о «нашем» Дмитрии», – заверил папу иезуит.
Сигизмунд со своей стороны тоже хотел напомнить Дмитрию о его обещаниях. С этой целью он отправил в Москву посольство Велижского старосты Александра Корвина Гонсевского. Война с Турцией мало интересовала короля; Гонсевский должен был склонить царя к союзу с Речью Посполитой против узурпатора шведского престола герцога Карла Зюдерманландского.
На границе Гонсевского ожидали дворяне, высланные царем навстречу послу.
– Мы, – говорили они, – выехали бить челом и воздать хвалу его величеству королю, вашему государю и всей Речи Посполитой за то, что наш прирожденный государь Дмитрий Иванович укрывался от беды в землях королевских, никакого насильства не потерпел у вас, в добром здравии приехал в Москву и сел на престол предков своих.
В Москве, куда посольство прибыло в октябре 1605 года, Гонсевского ожидал не менее радушный прием. Толпы москвичей кричали проезжавшим по улицам города полякам:
– Дай Бог много лет здравствовать королю Сигизмунду! Дай Бог, чтоб и впредь было между нами и вами братское согласие!
Дмитрий принял посла с особенной лаской. Однако Гонсевский сразу допустил бестактность. Он начал с того, что напомнил Дмитрию о помощи короля в
