Мария Дмитриенко - Веласкес

Перед своею паствой он выступал в роли властного носителя папской тиары, а в кругу близких становился слабым, безвольным человеком, в котором видели лишь средство для добывания денег. Его крикливая невестка закатывала такие истерики, что их могли бы услышать на небесах. После подобных сцен старик подолгу не мог прийти в себя.

Должен и смеет ли художник показывать внутренний мир папы? Веласкесу казалось, что обязан.

Он видел портреты многих пап кисти Рафаэля, Караваджо и других великих мастеров. Но в них чувствовалась явная недосказанность, подчас полнейшая идеализация образов. И только Вечеллио Тициан, его любимый маэстро, смог, отбросив навязываемое окружающими мнение, показать Павла III хищным стариком, достойным обитателем Ватикана.

Нужно еще раз повидать Иннокентия X.

Вторично Веласкес увидел папу случайно. Художнику разрешили посещать Ватикан для ознакомления с картинами, которые хранились в его дворцах, и он проводил там целые дни. Утомленный копированием, дон Диего подошел к окну. В нескольких шагах от окна по аллее сада шел папа. Сутана белого сукна развевалась, белая пелерина за спиной поднялась и стала похожей на крылья, большой пояс, с вышитыми на концах золотыми ключами хлопал по коленям, на туфлях красного бархата поблескивали такие же ключи.

Как изменились лицо и фигура старика! Он был наедине с собой, и никакой роли ему не нужно было играть. Куда девалась жесткость и холодность, подозрительность и пронзительность взгляда! Он был чем-то угнетен и подавлен: его, видно, волновали мирские дела. Может быть, он вспоминал, как когда-то он, тогда еще просто Джованни Батиста Памфили, был священным легатом в Мадриде, как потом, уверенно шагая через головы собратьев, приблизился, наконец, к высочайшему из тронов. Как в роковом 1644 году он еле сдержал радость, услышав, стоя среди кардиналов, прелатов и прочей духовной братии у смертного ложа своего предшественника: «Папа умер!» Или, может, старик чувствовал: скоро кончится его земное царствие и, с ужасом взирая на будущее, не видел там царствия другого? Как знать?

Два совершенно разных впечатления от папы было теперь у маэстро. Когда Иннокентий X благословлял народ, он был идолом поклонения, земным божеством без возраста, властным и сильным. Наедине с собой он становился стариком, ждущим беспомощно своей кончины.

Веласкес мог уже начать писать. В мастерской все было готово для работы.

— Хуан, ты мне нужен! — позвал Веласкес мулата.

Удивлению Парехи не было предела. Дон Диего указал ему кистью на возвышение, где обычно восседали модели.

— Вы будете писать меня, учитель? — усомнился он.

Нетерпеливым движением руки художник повторил приказание. Оставалось повиноваться. Веласкес начал эскиз. Три дня недоумевал Хуан. Чего это вдруг дон Диего пишет его, когда нужно выполнять заказ папы? Но художник молчал, и спрашивать что-либо было бесполезным.

Пока подсыхал портрет, мастер пропадал в галереях, много копировал и, выполняя королевский приказ, закупал картины для испанских дворцов. А однажды утром портрет увезли и выставили в Пантеоне Агриппы. Хуану для наглядности по нескольку часов в день пришлось простаивать в Пантеоне рядом с портретом, чтобы посетители могли сравнить копию с оригиналом.

Величественное здание Пантеона было построено две тысячи лет назад и посвящено богам языческого мира. Много раз разливавшийся Тибр нагонял свои разрушительные волны на его стены, варвары, набегавшие на Рим, грабили, жгли Пантеон, а христиане брали здесь для постройки своих церквей камень, срывали лучшие украшения, забирали все, что только возможно было унести. И все же здание оставалось стоять гордою громадой, покоряющей своим величием, пока люди не опомнились. И седой Пантеон стал служить искусству. Здесь нашло свой вечный покой пламенное сердце великого художника Рафаэля ди Урбино.

Испанскому маэстро была оказана большая честь — в Пантеоне выставляли только работы великих и признанных. Рим признал его. Город чествовал художника, вознося хвалу его искусству, славя его умение и мастерство. Толпы людей стояли перед портретом. Хуану довелось услышать много хороших слов. Кисть Веласкеса сумела взволновать даже равнодушных, кто из простого любопытства приходил взглянуть на его творение. А как-то один из посетителей, тронув мулата за рукав и словно убедившись, что он настоящий, живой человек, громко произнес: «Как он похож на свой портрет!» Хуан был горд таким вниманием. На него словно бы переносилась частичка той славы, которая выпала на долю дона Диего.

А пока Рим восхищался портретом Парехи, Веласкес готовил ему новое диво — портрет папы Иннокентия X, который стал шедевром мирового искусства. Через века донес он потомкам великое мастерство художника, девизом которого было — писать только правду.

За окнами мастерской дни сменялись днями, а Веласкес не отходил от мольберта. Хуан не успевал размачивать кисти и готовить краски. Казалось, что к пятидесятилетнему художнику вернулась молодость.

Однажды утром, когда первый свет рождавшегося дня проник в мастерскую, Хуан, убиравший оплывшие за ночь свечи, скользнул взглядом по картине — и отпрянул: с полотна на него смотрел живой человек! Да, только могучий, оригинальный, независимый, гордый талант великого испанца мог создать такой шедевр! Хуан, первый зритель и первый ценитель полотен своего учителя, был потрясен. Портрет поражал не только совершенством формы, но и величайшей правдивостью. Отныне к этому произведению, как на поклонение святым местам, будут съезжаться в Рим художники различных стран, чтобы там, в небольшой зале, задрапированной красным бархатом, отдать честь памяти человека, творчество которого вдохновляло не одно поколение живописцев. Наш В. И. Суриков об этом портрете напишет в 1884 году: «Здесь все стороны совершенства есть — творчество, форма, колорит, так что каждую сторону можно отдельно рассматривать и находить удовлетворение. Это живой человек, это выше живописи, какая существовала у старых мастеров. Тут прощать и извинять нечего. Для меня все галереи Рима — этот Веласкеса портрет. От него невозможно оторваться, я с ним перед отъездом из Рима прощался, как с живым человеком, простишься да опять воротишься — думаешь, а вдруг в последний раз в жизни его вижу?»

Но пока портрета еще никто не видел и им мог восторгаться лишь Хуан. А дон Диего, окончив портрет, выполнял королевские поручения. Кое-что, ради чего король Филипп IV отправил его за тридевять земель, уже было сделано. Драгоценный груз — несколько полотен Тинторетто и Веронезе, купленные по счастливой случайности в Венеции, — хранился у знакомого банкира, ожидая отправки в Испанию. Вскоре должны быть готовы и заказанные у самых лучших мастеров в Генуе и Риме 32 гипсовых слепка с прославленных образцов греческой и римской скульптуры. В тот день, когда пораженный Пареха ходил под впечатлением увиденного им портрета, его учитель с благоговением взирал на слепок с головы «Моисея» Микеланджело, призванный украсить королевскую коллекцию.