Каринэ Фолиянц - Закулисные страсти. Как любили театральные примадонны

«Я вела себя так глупо, – писала Каллас в своем дневнике, – каялась перед ним, что бросила мужа, говорила, что мне из-за этого стыдно. Как ему, наверно, было смешно все это слушать!»

Но он слушал. Значит, зачем-то ему это было нужно, ведь не только ради секса – этого у него могло быть в избытке и без Марии… Между прочим, Аристотель, не принимавший никогда и никаких советов от женщин, охотно прислушивался к мнению примадонны, которые она решительно высказывала по каждому поводу. Более того, в первое время Мария даже сопровождала его на деловые обеды, где с чисто женской интуицией и свойственным ей умом давала полезные советы.

А брошенный муж тем временем принялся нападать на Марию. «Каллас, – заявлял Менеджини, – мое творение. Она была жирной, безвкусно одетой женщиной, бедной, как церковная мышь. Да у нее вообще ничего не было за душой. А теперь я должен отдавать ей половину своего состояния?» Он почему-то забыл, что женился на Марии, когда она уже была знаменитой и получала значительные гонорары.

Надо признать, что, оставшись без Баттисто, который много лет вел все дела, Мария обнаружила, что не может самостоятельно справиться со всеми проблемами: она не умела сама организовать свое время, составить нормальное рабочее расписание с учетом всех спектаклей и гастролей, а потому начались какие-то досадные накладки – то срывался выгодный контракт, то расстраивался интересный проект, то откладывался спектакль. Неудивительно, что Каллас не могла работать как раньше, с полной отдачей, ведь, с одной стороны, ей теперь требовалось заниматься еще и организационными вопросами, а с другой – ее мысли были направлены вообще не на работу. Она ждала, что Аристотель сделает ей предложение.

Долгие месяцы имя певицы не сходило со страниц газет, которые изощрялись, кто сильнее очернит женщину, бросившую мужа и сошедшуюся с женатым мужчиной. Если бы она не была великой Каллас, а он – «тем самым Онассисом», то и радетели нравственности не начали бы свой «крестовый поход».

Мария была одной из немногих женщин, которых не интересовало богатство Онассиса. Она очень редко соглашалась принять от него подарки, хотя он пытался «осыпать» ее дарами, а когда Аристо предложил ей 2000 долларов в месяц «на содержание дома и прислуги» – она решительно отказалась. Ей был нужен он сам, а не его деньги.

И вот состоялся развод Онассиса с женой. Мария была неприятно удивлена, когда из газет узнала, что на развод подал не Аристотель. Обвинив мужа в измене, Тина назвала в качестве разлучницы… некую Джину Райнлэндер. Как ни наивна была Каллас, но она сразу поняла, что это означает: Тина таким образом дала ей понять, что в жизни Онассиса кроме Марии были, есть и будут другие женщины.

Очень скоро состоялся развод Марии и Менеджини. Она отсудила себе дом в Милане, все свои украшения и, главное, право на свои музыкальные записи. Разошлись они «по взаимному согласию сторон».

Мария ликовала. Она свободна! Теперь можно официально соединиться с любимым. Она мечтала о ребенке, она жаждала личной жизни, которой так долго была лишена. «Мне больше не хочется петь. Хочу жить, просто жить, как обыкновенная женщина», – восклицала вдохновленная Каллас.

В прессе появились сообщения о том, что уже идут приготовления к свадьбе Марии Каллас и Аристотеля Онассиса. Но прошел год, два, пять, а свадьбы не было. Она ждала, страдала, а потом смирилась и перестала ждать. К тому же брак по-прежнему оставался в ее глазах вещью священной, а она уже поняла, что с таким человеком, как Онассис, ничего священного не построишь. Несдержанный и вспыльчивый, он позволял себе публично оскорблять Каллас. Их бурные ссоры в общественных местах мгновенно становились достоянием прессы.

Однажды в парижском ресторане «Максим» их общая приятельница Мэгги ван Зулен, любуясь на красивую пару, в шутку сказала: «Вы, Мария, теперь так мало поете, наверно, только и делаете, что занимаетесь любовью». Мария густо покраснела и пробормотала: «Что вы, мы вообще никогда…»

Услышав это, Онассис вдруг в бешенстве отшвырнул от себя салфетку, едва не угодив Марии в лицо, и громко издевательски произнес: «В самом деле, никогда! Приятнее заниматься любовью с поленом, чем с ней».

Помимо оскорбления от Аристотеля Марию очень сильно задели слова «мало поете». К этому времени она изменила свое отношение к пению – ей снова хотелось петь. Но тут-то и скрывалась еще одна и впрямь мучительная драма. «Мне приписывают, что якобы я страдала исключительно из-за моих отношений с Онассисом. Какая наивность! – писала Мария в своем дневнике. – Голос – вот моя трагедия!»

Мария записала в Лондоне несколько пластинок, но они оказались такими неудачными, что она даже запретила пускать их в продажу. Тем не менее она поехала в Остен, чтобы дать концерт. Но наутро проснулась без голоса. Концерт был отменен. Однако она собиралась петь на следующем концерте – исключительно ради Онассиса. Она хотела возродить чувства своего возлюбленного именно тем, что прославило ее – голосом. Но по какой-то страшной иронии судьбы именно свое главное достояние, свой поразительный голос, делавший ее неотразимой и единственной в своем роде, она и теряла: он изменял ей, надламывался, ее стали преследовать бесконечные трахеиты и бронхиты.

Началось это чуть ли не с первых дней романа с Онассисом, еще в самый безоблачно счастливый период их отношений. Каллас обивала пороги лучших клиник мира. Врачи не находили никаких явных заболеваний и предполагали, что все дело в «психосоматике». «Не голос мой болен, больны мои нервы», – писала в те дни Мария.

Каллас была уверена, что таким образом Бог наказал ее за то, что она изменила долгу, своим религиозным убеждениям и бросила мужа. По ночам она не могла спать и проводила долгие часы в молитве, прося, чтобы Господь вернул ей голос. Ей снилось, что Господь ставит ее перед страшным выбором – голос или Онассис? Во сне она неизменно выбирала голос, а наяву трепетала от страха, что может потерять и то и другое.

Проблемы с голосом привели к тому, что она уже не могла «отработать» целый спектакль. Теперь прославленная Мария Каллас больше пела в новомодных гала-концертах, что лишало зрителя возможности наблюдать другую сторону ее дарования – ее превосходный актерский талант.

Затем с ней отказался работать Висконти, который должен был ставить оперу с ее участием. Проект не состоялся, хотя великий режиссер помнил, как прекрасно им работалось вместе. Он писал: «Я преклоняюсь перед Каллас, но не верю, что она опять будет петь, такое случается теперь лишь раз в году. Она лучше, нежели кто-либо другой, знает, что в позапрошлом году еще была великой, и она также хорошо знает, что это великое уходит. Как женщина, она по-прежнему молода, но как певица далеко не молода… К тому же она в плену разных личных обстоятельств. Это тлетворно влияет на нее…»