Елена Егорова - «Приют задумчивых дриад». Пушкинские усадьбы и парки

«Всерьёз ли говорите вы, уверяя, будто одобряете мой проект? У Анеты45 от этого мороз пробежал по коже, а у меня голова закружилась от радости. Но я не верю в счастье, и это вполне простительно. Захотите ли вы, ангел любви, заставить уверовать мою неверующую и увядшую душу? Но приезжайте, по крайней мере, в Псков; это вам легко устроить… Не говорите мне о восхищении: это не то чувство, какое мне нужно. Говорите мне о любви: вот чего я жажду…» (22 сентября 1825 года).

Джорж Байрон

В октябре – ноябре 1825 года в переписке Пушкина и Керн наступает перерыв. В середине октября 1825 года Анна Петровна приезжала в Тригорское с мужем. Между нею и Пушкиным произошла размолвка. Заочное примирение состоялось после того, как Керн прислала ему вновь вышедшее собрание сочинений Байрона, которое поэт так хотел иметь. Анна Николаевна Вульф писала ей 8 декабря 1825 года: «Байрон помирил тебя с Пушкиным, он сегодня же посылает тебе деньги – 125 рублей, его стоимость». Письмо самого поэта, отправленное в тот же день из Тригорского, дышит восторгом и полупритворной ревностью: «Никак не ожидал, чародейка, что Вы вспомните обо мне, от всей души благодарю вас за это. Байрон получил в моих глазах новую прелесть – все его героини примут в моём воображении черты, забыть которые невозможно. Вас буду видеть я в образах Гюльнары и Лейлы – идеал самого Байрона не мог быть божественнее. Вы – ангел – утешитель, а я неблагодарный, потому что смею ещё роптать…

Снова берусь за перо, чтобы сказать вам, что я у ваших ног, что по – прежнему люблю вас, что иногда вас ненавижу, что третьего дня говорил о вас гадости, что я целую ваши прелестные ручки и снова перецеловываю их, в ожидании лучшего, что больше сил моих нет, что вы божественны…»

Итак, Анна Петровна в письмах поэта, с одной стороны, «божественная», «прелесть», «прекрасная и нежная», женщина с «сильно развитым органом полёта», «ангел любви», «ангел – утешитель», «чудотворка», «чародейка». С другой стороны, она же и «мерзкая», и «сладострастная» обладательница обворожительных «глаз, зубов, ручек и ножек». Её же поэт и любит, и иногда ненавидит, и «третьего дня говорил гадости».

Значение последних нелестных эпитетов и выражений поэта нередко преувеличивается, отчего возникает неверное, на наш взгляд, мнение, будто стихи «Я помню чудное мгновенье…» совершенно не отражают истинного отношения поэта к А.П. Керн в период, предшествовавший их сочинению. Так, Б.В. Томашевский, справедливо отмечая, что «данное стихотворение заключает в себе более значительное содержание, чем влюблённый мадригал хорошенькой женщине»46, и его истолкование не следует искать только в биографии Керн, пишет: «Решительно нельзя выводить вспышку, продиктовавшую Пушкину стихи «Я помню чудное мгновенье…», ни из характера А.П. Керн, ни из характера отношения Пушкина к ней. Хотя, конечно, поводом к созданию стихотворения, направившим Пушкина к этой теме, была встреча с Керн и мгновенное увлечение ею…»

Нам представляется, что великий поэт был очарован не только внешними прелестями Анны Петровны, но и её духовным обаянием, вдохновенным пением полного драматизма произведения Козлова «Венецианская ночь», искренним увлечением и самозабвением, с которым она слушала его «Цыган». От внешнего облика вдохновительницы в стихотворении «К ***» остались только «голос нежный», «милые черты», «небесные черты». Перед нами не конкретная земная женщина с её достоинствами и недостатками, а увиденный «сквозь магический кристал» вдохновения воплощённый образ «гения чистой красоты».

Вообще говоря, письма Пушкина к Керн и о Керн, кроме первых двух (от 21 и 25 июля 1825 года), прямого отношения к сочинению стихотворения «Я помню чудное мгновенье…» не имеют. Они лишь позволяют судить о том, что у поэта образ Керн был связан с ярчайшими воспоминаниями и чувствами, способными вдохновлять на творчество.

В письме от 21 июля 1825 года Пушкин упоминал, что пишет много стихов. Он очень вдохновенно и плодотворно работал тогда над трагедией «Борис Годунов» и писал Н.Н. Раевскому (младшему): «Покамест я живу в полном одиночестве: единственная соседка, у которой я бывал, уехала в Ригу, и у меня буквально нет другого общества, кроме старушки – няни и моей трагедии; последняя продвигается, и я доволен этим. <…> Чувствую, что душа моя совсем созрела; я могу творить»47.

«Борис Годунов» был, конечно, не единственным произведением, над которым работал великий поэт летом 1825 года. Одно из стихотворений того периода можно связать с именем А.П. Керн. Существует хорошо обоснованная версия, что к ней обращено известное восьмистишие «Всё в жертву памяти твоей»48, помеченное в автографах «1825 Тригорское 22» и «Триг<орское> 23 1825». Эти даты близки к тем дням, когда Пушкин писал Анне Петровне в июле, августе и сентябре. Да и по содержанию стихи можно отнести к ней:

Всё в жертву памяти твоей:И голос лиры вдохновенной,И слёзы девы воспаленной,И трепет ревности моей,

И славы блеск, и мрак изгнанья,И светлых мыслей красота,И мщенье, бурная мечтаОжесточённого страданья.

Возможно, впечатления от встреч с Анной Петровной в Тригорском в октябре 1825 года отразились и в последних двух строках стихотворения «Цветы последние милей»:

Так иногда разлуки часЖивее сладкого свиданья.

Пушкин, судя по письмам, с нетерпением предвкушал новую встречу с Керн, но когда Анна Петровна в октябре приехала в Тригорское, они поссорились. Наполненная оживлённой перепиской разлука оказалась «живее сладкого свиданья»49.

А.П. Керн.

Миниатюра неизв. худ. 1830–е гг.

Нежная страсть поэта к А.П. Керн вскоре утихла, хотя иногда он все ещё с нотой ревности относился к её успехам у мужчин. 7 мая 1826 года он писал А.Н. Вульфу: «Что делает Вавилонская блудница Анна Петровна? Говорят, что Болтин очень счастливо метал против почтенного Ермолая Фёдоровича. Мое дело сторона, но что скажете вы? Я писал ей: вы пристроили ваших детей – это очень хорошо; но пристроили ли вы вашего мужа? Последнее гораздо более затруднительно». Речь в письме идёт, разумеется, об обычном светском флирте. Анна Петровна тогда была на позднем сроке беременности и ходила с большим животом, но оставалась прелестной, по словам сестры поэта Ольги Сергеевны, с которой Керн тесно сдружилась в Петербурге50.

«Вавилонской блудницей» Пушкин назвал А.П. Керн, как справедливо писал Владимир Соловьёв, не всерьёз, а «в форме весёлого балагурства»51. Если бы поэт знал, что слова, мимолётом высказанные в частном письме, впоследствии любители покопаться в чужом «грязном белье» превратят чуть не в «визитную карточку» Анны Петровны, вряд ли он вообще написал бы их. К этому прибавляют грубую фразу Пушкина из написанного в марте 1828 года письма к С.А. Соболевскому, ухаживающему за Анной Петровной, о своей интимной близости с ней52. Фантастические подробности их эротических отношений на все лады смакуются в публикациях «жёлтой» прессы, помещённых в Интернете. В итоге получается образ женщины лёгкого поведения, никак не подходящей на роль вдохновительницы шедевра «Я помню чудное мгновенье…».