Артур Прокопчук - ГРУЗИНСКАЯ РАПСОДИЯ in blue

И тут, среди этих голодных наплывов, словно виденье, невесть откуда материализовалась странная фигура. Вся в черном, худющая, чуть скрюченная, да еще с помелом в руке. Она напоминала какое-то фантастическое существо из книжной иллюстрации, но кого именно, так и не вспомнил.

— Ребята, — сказало видение трескучим голосом, — идем!

Не очень соображая, что происходит, мы, разумеется, поднялись со своих мест, поплелись за странной женщиной. Вышли из здания аэропорта, куда-то заковыляли, пока не оказались у крошечного строения, которое она стала отпирать каким-то ржавым ключом. Потом скрылась в глубине, пошуршала, покряхтела и наконец снова опредметилась, держа в руках две бутылки боржоми с буханкой хлеба.

— Больше ничего нет, — пояснила она, сделав специфически грузинский жест для ясности.

С какой скоростью мы уплетали буханку, запивая водой, объяснять, полагаю, не надо. Жаль, не было представителей книги Гиннеса: рекорд по поеданию буханок взяли бы точно. А женщина смотрела и улыбалась.

— А то убираюсь тут, — пояснила она, — смотрю: второй день не едите…

С тех пор прошло без малого пятьдесят лет. Но тот вечер, ту грузинку-уборщицу, тот вкус боржоми с хлебом отпечатался на всю жизнь как одно из ярчайших переживаний. Даже не знаю, как его охарактеризовать: сказать, что ничего вкуснее никогда не ел? Это банально, да и дело не в том.

Где-то в Евангелии говорится: Бог больше ценит пожертвование не того, кто много имеет, а того, кто сам нуждается, делясь последним. И хотя мы не боги, но в этом отношении, думаю, точно созданы по образу и подобию. Потому что сколько уж я получал за жизнь ценнейших подарков, принимая и с радостью, и с признательностью — но такой горячей волны благодарности, истекающей прямо из сердца, как к той бедной грузинке, не испытывал, кажется, ни к кому. Так что и вправду: причем тут пафос. Просто любовь.

Приложение 5

Е.В. ЗЛОБИН (РГГУ, Москва)

О НЕКОТОРЫХ ПРОБЛЕМАХ ГЕНЕЗИСА ИНФОРМАТИКИ В РОССИИ

Потребность к изучению собственной истории, возникающая в социуме, может свидетельствовать, в какой-то степени, о начале его стагнации либо завершении жизненного цикла. Ностальгическое обращение к коллегам — "Ты помнишь, как все начиналось" — рождается, как правило, когда все уже закончилось, на основе потребности оправдать свое существование воспоминаниями о сделанных в этой жизни добрых делах: переведенная через улицу старушка, сын, дом, дерево, монография, программа: далее по личному списку. Сходен по жанру и объемный сборник, изданный в Новосибирске при поддержке РФФИ. Тем не менее, он представляется исключительно полезным для лучшего понимания того, что есть историческая информатика сегодня, как она появилась, куда, как и почему трансформировалась, какие этапы в своем развитии прошла, а также для выработки прогнозов ее дальнейшего развития.

Оговоримся сразу, что название сборника представляется весьма спорным. Правильнее было бы назвать его "Очерки истории кибернетики в СССР", поскольку именно такое название наиболее полно соответствует его содержанию. Попытка редакторов-составителей осовременить название предпринята, видимо, с целью обеспечения поддержки издания фондом, однако, в ущерб исторической истине. Представляется, с нашей точки зрения, не всегда корректным использование современной научной терминологии для описания процессов, происходивших 50–30 лет назад. Непродуктивно оценивать средневековье с позиций морального кодекса строителя коммунизма: разные точки отсчета и системы мер. Конспективную попытку обозначить взаимосвязь и взаимопроникновение терминов "кибернетика", "прикладная математика", "информатика", "новые информационные технологии" делает автор предисловия Д. А. Поспелов. Однако, как нам кажется, она ему не совсем удалась, в отличие от достаточно емкого и содержательного исторического обзора, охватившего период 50-х — 70-х годов прошлого столетия. Тем не менее, сборник получился, используя любимые словечки классика, "чертовски интересным". Читается он взахлеб, на одном дыхании. По прочтении более чем шестисот страниц невольно становится "обидно за державу", начинаешь лучше понимать, когда и почему мы отстали "навсегда".

Как представляется, хронологически "центр тяжести" сборника лежит в интервале 50-х годов — периоде больших потрясений в обществе в целом, и в академическом его секторе, в частности, — рубежном между культом и оттепелью. Процесс борьбы за постепенное превращение кибернетики из "лженауки" в самостоятельную и мощную научную отрасль, весомо представленную в академическом сообществе, достаточно подробно отражен как в публикуемых стенограммах научных дискуссий и личных воспоминаний их участников, так и в перепечатываемых журнальных статьях тех лет, которые в настоящее время труднодоступны, но, безусловно, вошли в Анналы. Интересно и показательно достаточно подробное освещение связанных биолого-генетических сюжетов, например, рассказы о Миассово, ссылки на Тимофеева-Н. В. Ресовского и пр.

Привлекает внимание и напоминает о первом периоде т. н. перестройки несколько эпатажное название одного из автобиографических материалов. Однако некоторые, достаточно, с нашей точки зрения, важные моменты, в сборнике отображения не нашли. Причина, видимо, в первоначальной закрытости информации, а затем, после ее устаревания, и в связи с уходом из жизни основателей этой новой науки, и в ее полной утрате. Представляется, что нам уже никогда не дано узнать всю правду о том, как рождалась кибернетика и материальная основа для воплощения ее идей — вычислительная техника — в СССР. Мы имеем в виду, например, роль тех двух коминтерновцев, членов "пятерки" казненных супругов Розенберг, нелегалов, с подачи которых был построен в свое время Зеленоград.

Если о роли советской разведки в продвижении уранового проекта написано достаточно много, то аналогичные сюжеты в контексте вычислительной техники и кибернетики практически не рассматривались. В то время как буквально все новинки вычислительной техники, как, видимо, и кибернетических идей и разработок, своевременно "доставлялись" в СССР.

Так Э. Г. Кнеллер, один из разработчиков первых советских ПЭВМ, вспоминает:

"Перед 1980 г. увидел свет 16-разрядный микропроцессор Интел 8086. В том же году мы имели [выделено нами. — Е.З.] все интеловские кристаллы". Эти кристаллы сошлифовывались по слоям в НИИ сразу нескольких министерств, перефотографировались, и на основе полученных матриц, зачастую с 95 % браком, создавалась элементная база советско-российской информатики. Тупик, в который она закономерно зашла, был определен совместным секретным постановлением ЦК КПСС и СМ СССР, которое, по сути, закрывало самостоятельные разработки ВТ и ориентировало науку и промышленность на копирование западных образцов.