Ханну Мякеля - Эдик. Путешествие в мир детского писателя Эдуарда Успенского

Шарик не понимает, почему кот так поступает, но терпеливый кот объясняет. Если придет вор и постучит в дверь, он услышит, что дома кто-то есть. Речь, таким образом, идет о своего рода примитивной охранной сигнализации.

В Советском Союзе воров, разумеется, не было (воровством было само наличие собственности!), но, тем не менее, воров хватало, и парадоксальным образом все, даже небольшое имущество, уже тогда приходилось действительно пытаться охранять: на двери даже самого бедного жилища болтался как минимум один дополнительный замок.

Галчонок и в самом деле выучивает фразу: галки — сообразительные и обучаемые птицы. Такой была и клязьменская галка, она свободно летала по комнате, но умела остерегаться кошек и собак. Вороны, кстати, тоже умные и обучаемые. Я видел и слышал, как Эдуард день за днем обучал ворона, который жил у него в Переделкино, в огромной дворовой клетке. И ворон тоже выучил несколько слов! Позже его съела кровожадная собачка Пиявка, которая и сама была моментально выселена из дома, правда, с сохранением жизни.

Но это более поздняя история. Вернемся к дяди-Федорову галчонку. Когда дома случайно никого не осталось, потому что все ушли по грибы, то есть снова на практическую работу — заготавливать продовольствие на зиму, пришел почтальон Печкин. Он ведь в начале книги просил новых жителей выписать газеты и журналы, чтобы сохранить за ним рабочее место. Так они и сделали. Выписали, в частности, «Мурзилку», настоящий детский журнал, который сам Дядя Федор захотел. Вот Печкин и принес «Мурзилку»:

«Он стучит в дверь, и изнутри слышится:

— Кто там?

Он говорит:

— Это я, почтальон Печкин. Принес журнал «Мурзилка».

Галчонок опять спрашивает:

— Кто там?

Почтальон снова говорит:

— Это я, почтальон Печкин. Принес журнал «Мурзилка».

Только дверь никто не открывает. Почтальон стучит снова, и опять слышится:

— Кто там? Кто там?

— Да никто. Это я, почтальон Печкин. Принес журнал «Мурзилка»».

Уже это забавно, но самый глубокий юмор скрыт в затянутом повторе. Невозможном, но печкинская дурость делает его возможным. Стук в дверь, вопрос галчонка и ответ ну никак не могут закончиться: «И так у них целый день продолжалось».

Наконец, ситуация переворачивается, у Печкина голова окончательно идет кругом. Теперь Печкин спрашивает: «Кто там?» А галчонок отвечает выученными у самого Печкина словами: «Это я, почтальон Печкин. Принес вам «Мурзилку». На этом этапе финальное восхождение уже необходимо прервать: все приходят из леса домой. И, как ни странно, Печкин приходит в себя, когда его поят чаем. Как это все по-русски! А как быстро оправляется он после этой травмы: «А когда он узнал, в чем дело, он не стал обижаться. Он только рукой махнул и две лишних конфеты в карман положил…»

Часть юмора Успенского опирается на детскую манеру мыслить, на логику ребенка; а другая часть — на более грустный комизм мира взрослых. От такого приема есть и эффект: забавность одновременно трогательна.

Каждый собачник знает, что у любой собаки есть присущие виду инстинкты. Шарик был охотничьей собакой, поэтому ему хотелось на охоту. Когда каждый смог на деньги из клада приобрести что-то нужное, Матроскин взял напрокат корову, а Шарик купил ружье. И отправился охотиться на дичь, как полагается, с настоящим ягдташем (сумкой для добычи).

Шарик пытается охотиться на невинных зверей, и, к счастью, это у него не получается, попытки заканчиваются комически. Трагизм же в том, что пес сам понимает безнадежность своих попыток и даже губительную природу охоты. Потому что в конце концов Шарик приходит к таким размышлениям: «А зверей я стрелять не хочу. Буду их только спасать».

Но мудрый взрослый Эдуард Николаевич сразу вслед замечает: «Только сказать это легко, а сделать трудно. Ведь родился-то он охотничьей собакой, а не какой-нибудь другой».

Шарик пытается сменить профессию, дворовый пес превращается в пуделя, комнатную собаку, — так его стригут в парикмахерской. Но внешняя перемена не помогает, она изменяет только внешнюю оболочку, а не внутреннюю сущность. Будем помнить об этом, особенно мы, люди постарше. И когда комнатной собакой быть тоже не получается, когда Шарик все-таки опять пускается в погоню за зайчонком, Дядю Федора осеняет: Шарику следует купить фотоаппарат. Пусть охотится с ним. Пуля убивает, снимок — нет. Он даже сохраняется. И добыча тоже сохраняется — ее ведь всегда видно на этом снимке.

Шарик сразу понял плюсы такой перспективы. Да и почему бы ему не понять, пес умный. И вышло так, что «стал Шарик фотоаппарата ждать, как дети ждут праздника Первое мая (в финском переводе — Рождества)». А когда он фоторужье получает, начинается настоящая фотоохота.

Какая прекрасная и какая современная идея.

Все это напоминает мне детство самого Успенского. То, как папа брал его с братом на охоту. Охота как таковая удовольствия не доставляла, но проводить время с папой на природе нравилось. Так, десятилетия спустя, Успенский разрешил и эту дилемму. Со временем память об отце приобретает все больше положительных и примиряющих черт: воспоминание о травле волков, а затем обман товарища по охоте, возможно, уходят на задний план. Кажется более предпочтительным тосковать по отцу, который достоин этой тоски даже на таком уровне. Так образ отца сохраняется, а вот мать, кажется Успенскому, ветер все дальше и дальше уносит на воздушных шарах в небо.

«Дядя Федор» был издан, но трудности прибавлялись. Эдуард занимался разнообразным литературным трудом и выступал, поскольку одно лишь писание книг не могло прокормить семью. Радио и телевидение были средствами, вызывавшими интерес. Но кого попало на работу туда не брали, каким бы талантливым претендент ни был. И вот Эдуард написал прямо в ЦК КПСС письмо, где указал, что работу ему не дают по той причине, что он не член партии. И он наконец сподобился благодати, то есть получил разрешение выступать на телевидении, а поскольку телевидение находилось под контролем государства, положение Эдуарда стало более официальным. Выходили новые тиражи переизданий, но новые книги больше не издавали — а если и издавали, то с невероятно большим трудом. Об этом по-прежнему заботились знакомые власти предержащие.

У добра возможностей не меньше, чем у зла. Кроме того, добро пришло в мир, чтобы остаться. И оптимист верит, что добро победит. Так вышло с Дядей Федором. И у этого персонажа были в распоряжении, как и у Гены, несколько более свободные «каналы». Благодаря мультфильмам и театрам Дядя Федор зажил жизнью любимца все возрастающей аудитории и упорно продолжал жить.