Брита Осбринк - Империя Нобелей. История о знаменитых шведах, бакинской нефти и революции в России

Да попадись мне эти гады в пыточном застенке, я бы им показал! Я просто не верил этому известию, пока сам не увидел простреленную, окровавленную голову Таусона. Вероятно, для меня, ближайшего помощника, его смерть страшнее, нежели для других сотрудников. И я невольно упрекаю себя, потому что не раз склонял T. к строгости. Почему они не убили меня – холостяка, к тому же мало ценящего жизнь? Почему надо было порушить счастливую семью? Сегодня был после работы на “Вилле” и заходил к Таусонам. Тяжко видеть горе супруги и дочери».

Далее Гуннар Дальгрен докладывает: «О задержании убийц пока не слышно. Интересно, насколько в этом замешаны наши рабочие. Многие из них, уверен, знали о готовящемся преступлении: уж очень спокойно они держатся, а кто помоложе, ходит довольный, с презрительной усмешкой на губах. Надо ж быть такими поганцами! Мне поручили временно взять на себя обязанности Таусона, но, Бог ты мой, сколько приходится писать и разбирать всякой писанины! Сомневаюсь, чтоб я мог занять его место хотя бы по недостаточному знанию языка».

27 августа Гуннар пишет: «Сегодня хоронили Таусона. Прощание в поселке Петролеа назначили на три пополудни. Собралась большая толпа, в основном из любопытства. B похоронах участвовали почти все служащие и большинство рабочих. Пастор сказал свое слово, после чего рабочие подняли гроб и должны были донесли его до катафалка, а пронесли до самого кладбища. Одних дрожек вытянулось в процессию штук двадцать, многие шли пешком или ехали на конке. B городе к шествию примкнул еще народ, вдоль улиц тоже выстроились провожающие. Когда гроб опускали в могилу, основная масса даже не успела дойти до кладбища. Здесь священник говорил на двух языках, по-шведски и по-немецки. Выступил и Лесснер, речь за Ламберта прочитал Тавастшерна. Ha могилу возложили груду венков. Фру T. держалась молодцом. Неприятное впечатление произвело лишь то, ЧТО со стороны рабочих в процессии участвовали и недоброжелатели – их ухмыляющиеся физиономии возмущали нас, шведов. Теперь Таусон покоится рядом со старым другом Хеллерстрёмом на горе по другую сторону Баку. Ходят слухи, такая же судьба ожидает еще одного нашего сотрудника, а именно Стахса».

Рут сообщает матери: «Вчера мы проводили Берту с дочерью Машей. Прощание было тягостным – и для них, и для всех нас. Пусть долгая дорога отвлечет их, а то обе совсем извелись, не могли ни есть, ни спать. Такого отъезда из Баку они наверняка не предполагали. Хорошо, что у них в попутчиках господин Кварнстрем, он взял их под свое крылышко, обеспечил билетами, местами для багажа и прочим. B Петербурге их, наверное, встретит Виви Эклунд, а через морс в Швецию будет сопровождать Бертина золовка Брита Таусон. <…> Теперь у меня живет Лейла Кулльберг – до возвращения Бэрнъельмов. Лето она провела с Таусонами. Лейла – Бэрнъельмовская гувернантка, а еще она давняя подруга Маши и ее матери Берты. Мы будем по ним скучать, и все же я рада, что они уехали, тут им было невмоготу: каждую минуту что-нибудь напоминало о дорогом и любимом человеке и о том, каким страшным образом они его лишились. <…> Жизнь здесь перестала быть веселой, но Лассе и слышать об этом не хочет, так что я помалкиваю. Только боюсь, рано или поздно здешний народ доведет нас до того, что все равно придется уезжать. Сейчас в поселке много солдат по поводу приезда Эклунда, и стоит ему высунуть нос из дому, как по крайней мере один идет следом. Хоть бы Эклунд уехал отсюда цел и невредим, потому что его тут крепко не любят. Фигге тоже вернулся домой. Хельга чувствует себя лучше, врачи подали надежду, что ее сердечная недостаточность пройдет. Сегодня отбывает на 5–6 недель Августа Аландер, так что из всего моего окружения тут остаются только молодые немки».

8 августа 1907 г. Рут получает следующее письмо от матери: «Любимая моя Рут! Новость, которую сначала принес в Швецию телеграф, а потом подтвердило твое письмо, безмерно печальна. Мыслями я день и ночь возвращаюсь к ней. Душа проникнута сердечным сочувствием к Берте и детям, тревогой и страхом перед тем, что еще может случиться. Направить выстрел точно в инженера Таусона должен был его личный враг, но говорят, врагов у него не было, хотя быть в этом уверенным не может никто. Какая жалость, что вы лишились Таусонов, это потеря для всей колонии, а теперь могут уехать и другие шведы… Похоже, в Баку наступает сезон, особенно тяжелый для здоровья. Бедняжка Карин, она не находит себе места, потому что режутся зубки. У нас по-прежнему часто идут дожди и довольно прохладно. C уборкой урожая еще не кончили, рожь в этом году созревает медленно».

И наискосок – приписано невесткой Лизой: «Отвечай скорее! A еще лучше – собрались бы и уехали вовсе из этого Баку!»

Снова из дневника Гуннара Дальгрена: «1 октября. Сегодня в Балаханах убит инженер Паккендорф, по дороге с четвертого промысла в контору. Похоже, тут задумали извести нас, шведов. И никто ничего не предпринимает, чтобы помешать убийствам. Паккендорф только что уволился с должности и собирался днями уехать в Швецию».

8 октября: «Тело Паккендорфа перевезли в Тифлис. Сам он хотел быть погребенным в Швеции, но переправлять труп через всю Россию крайне сложно. Теперь П. похоронят в Тифлисе, откуда родом его супруга. Говорят, он подвергался угрозам и преследованиям со стороны убийц, которые, если верить слухам, недавно пристрелили механика с этого же промысла. П. настаивал на их аресте. По дороге в контору П. и его спутники заметили убийцу, и П. вроде даже сказал: “Пора браться за револьверы”, когда прозвучал выстрел и П. ранило в руку. Они соскочили с конки, но следующий выстрел угодил ему в живот, П. упал. Финн Сундквист выстрелил в убийцу, тот в него, а потом Сундквист споткнулся и тоже упал. Убийца расстрелял обойму, спокойно прошел мимо лежащих и скрылся. Напротив на двух углах стояло по полицейскому, и они ничего не предприняли. Только когда убийца исчез, они бросились в погоню – слишком поздно п. разумеется, безуспешно. Сундквист тут же покинул Баку».

12 октября: «Сегодня ночью возле одного из наших заводов убит полицейский – его то ли застрелили, то ли прикончили ударами, Забрали револьвер. Балаханский управляющий Ваннебу говорит, что устал от такой жизни и хочет обратно в Швецию. Вильсон “получил предупреждение”… возможно, это тоже следует понимать как угрозу. Кто-то стрелял в окно к Тулину. Тулин теперь ночует в городе у Бэрнъельма».

B ноябре Рут пишет в Петербург Вильгельму Хагелину: «Поведение Берты (Таусон. – Б.О.) не укладывается у меня в голове. Я уже давно слышала про нее всякое, но отказывалась верить. Линдквпет из Карлсхамна твердит, что Берта должна получить состояние в 100 тысяч крон, на меньшее она не согласна. 25 тысяч у нее было, потом Товарищество выделило ей 60 тысяч и, кроме того, предоставило 12 тысяч ее сыну Хансу, для завершения военного образования. Когда Берта потребовала 76 тысяч крон, Товарищество (т. е. Эмануэль Нобель. – Б.О.) постановило выплатить ей эти деньги, но за вычетом Хансовых 12 тысяч. Я не понимаю Берту. Здешнее жалованье Андерса даже близко не дотягивало до шести тысяч в Швеции, и прослужи он хоть до 80 лет, Таусонам было бы не собрать капитала в 60 тысяч. Как бы ей не пришлось пожалеть о своем поступке! <…> Моя кухарка малость сумасшедшая, отнюдь не услужлива и, похоже, любит выпить, зато готовит превосходно! Если так будет и дальше, я ее не выгоню».