Вадим Прокофьев - Степан Халтурин

Квятковский одобрил этот план, оставалось его осуществить. Блуждая по дворцу, Халтурин искренне удивлялся его непомерной роскоши. Особенно поражали залы — Александровская с огромными батальными картинами Зауэрвейда, Вилливальда, Боголюбова; Белая — вся уставленная мраморными статуями; Помпейская — с каминами и вазами из малахита, ляпис-лазури, золоченой мебелью. Но чаще всего Халтурину приходилось пересекать сокровищницу в нижнем этаже. Степан Николаевич рассказывал Квятковскому при встречах:

— Поверите, Александр Александрович, чем больше я на эти золотые да серебряные побрякушки смотрю, тем сильней во мне злоба против царей растет. Ведь экое богатство-то! Если его народу бы, а? А так лежит какая-нибудь корона императрицы Екатерины. Говорят, стоит она ни мало, ни много, а один миллион рублей. Миллион… так ведь такие деньги-то и представить трудно. А бриллиантов разных и не счесть. И все валяется мертвым грузом. А вот поди ж ты, царский камердинер, хоть и холуй, но работает же. А знаете, сколько ему за работу-то платят? Не поверите — пятнадцать рублей. Ну и крадут… Как по сей день все эти короны да скипетры не разворовали — ума не приложу.

Квятковский слушал с интересом, ему никогда не приходилось бывать в Зимнем. В ноябре Халтурин передал Квятковскому план той части Зимнего дворца, где помещалась царская столовая, помеченная крестиком. План был нарисован на полуторном листке почтовой бумаги. Халтурин начертил также прилегающие к дворцу здания — малый и нижний Эрмитаж, которые могли пострадать при взрыве.

Таким образом, детали покушения были уточнены, одобрены Исполнительным комитетом и дело было за миной. Но это было самое трудное и рискованное дело. В этом Халтурину никто не мог помочь. Как доставить динамит во дворец? Где его хранить? Да мало ли вопросов, казалось, безответных, возникало перед Степаном Николаевичем. Время шло. В десятых числах ноября во дворце поднялась суматоха: чистились ковры, натирался паркет, мылись окна. 20-го ждали Александра II. Столярам не давали ни минуты покоя. Халтурин работал с утра до поздней ночи. Плохо работать он не умел, а стараться для царя не хотелось, но за работой прятал тревожные мысли.

Опять вернулись сомнения.

Зная от Квятковского о подготовляемых покушениях на царя по дороге из Ливадии в Петербург, Халтурин ловил себя на мысли, что хорошо бы, если с царем покончили где-либо под Одессой или Москвой, но через минуту эти мысли уже казались ему проявлением малодушия.

Скоро во дворце Степана знала уже вся стража, поэтому он мог беспрепятственно уходить и приходить. Жандарм, приставленный для наблюдения за столярами, даже проникся к Халтурину симпатией. «Деревня деревней, — рассуждал он, — да обтешется во дворце, а мастер чудный, да и собой мужчина видный». И действительно, как ни старался Халтурин походить на деревенского забитого парня, изменить своей внешности он не мог. Шел ему двадцать третий год, болезнь, та страшная болезнь, спасения от которой тогда не знали — чахотка, еще не затронула

Степана. «Высокого роста, широкоплечий, с гибким станом кавказского джигита, с головой, достойной служить моделью Алкивиада. Замечательно правильные черты: высокий гладкий лоб, тонкие губы и энергичный подбородок», — так восторженно описывал внешность Халтурина его учитель и друг Кравчинский, всегда при этом добавляя слушателям: «Когда в пылу разговора его прекрасное лицо оживлялось… я, знаете, не мог оторвать от него глаз».

Жандарм не случайно приглядывался к Степану. Была у него дочь на выданье…

Признаться, Халтурин, догадавшись о намерениях жандарма, даже растерялся. С одной стороны, наотрез откажешься — испортишь отношения, с другой… Халтурин не был ригористом, но никогда ему даже не приходила в голову мысль о женитьбе. Еще до своего отъезда за границу Кравчинский подсмеивался над ним.

— Ты, Степан, «Дворника» знаешь? Ну, Михайлова Александра? Я его раз спросил, способен ли он влюбиться? Представь себе, он ответил: «Еще как способен, друзья мои, да времени у меня нет». Так и у тебя нет времени, а, Степан?

Халтурин обычно не на шутку сердился. И вот тебе, извольте! Степану приходилось изворачиваться. Нужно было иметь поистине стоическую душу для того, чтобы не обнаружить себя, разыгрывать простачка и готовить, готовить одно из самых дерзких покушений, известных в летописях освободительной борьбы.

После взрыва под Москвой в Зимнем была усилена охрана, труднее стало уходить из дворца. Правда, первые порции динамита Халтурин пронес беспрепятственно. Но что это за порции, буквально крупинки!

Порой Халтурин просто приходил в отчаяние, ведь этак год целый придется накапливать динамит. А время подхлестывало, каждую минуту Степана подстерегал арест. Квятковский также нервничал — его торопил Исполнительный комитет. Уже начались первые провалы народовольцев. Попался Гольденберг с чемоданом динамита. Видимо, он стал давать откровенные показания. Раз или два Квятковский замечал за собой слежку. Он предупредил об этом Халтурина, но Степан отнесся к сообщению спокойно. Сидя у Квятковского на квартире, Халтурин напомнил ему Александра Михайлова и его «науку о конспирации»:

— А ведь Александр Дмитриевич, насколько мне помнится и вас всех обучал, как от шпионов и соглядатаев отделываться надобно. По этой части он дока. Со мной раз забавный случай произошел. Я как-то пожаловался Александру Дмитриевичу, что соглядатаев на улицах стало больше, чем прохожих. А он мне и отвечает: «Степан Николаевич, вы проходные дворы изучайте. Я так себе список их составил, штук 300, и наизусть выучил. Да и шпионов, за мной наблюдающих, с первого взгляда узнаю». Я, признаться, не поверил. А дня через три-четыре встречаю опять Михайлова на улице. Он меня не приметил. Дай, думаю, послежу за ним. Пошел следом, за спины прохожих прячусь. Так что бы вы думали? Замечаю, вдруг он оглянулся, будто на какую-то барышню, затем шляпу поправил и исчез. Черт его знает, куда он девался? Больше нам встречаться не приходилось, так по сей день и не знаю, в какой проходной двор Александр Дмитриевич нырнул.

Халтурин восхищенно развел руками и весело рассмеялся. Квятковский тоже улыбнулся, он-то хорошо знал страсть Михайлова к конспирации, а также ту изумительную ловкость, с которой тот умел ускальзывать от шпионов.

На квартире у Квятковского, в обществе Евгении Николаевны Фигнер, проживающей тут же, Халтурин с наслаждением сбрасывал маску деревенского простачка и снова становился самим собой.

25 ноября у Степана Николаевича была назначена очередная встреча с Квятковским. Так как Халтурину трудно было надолго отлучаться из дворца, да и за квартирой Александра Александровича действительно могли следить, решили повидаться в трактире. Напрасно Халтурин ждал — Квятковский не пришел.