Олег Царев - Роковые иллюзии

Орлов, несомненно, ценил преимущества «психологического пряника» над «фрейдистским кнутом» при подготовке будущих агентов вроде Филби и его друзей к работе против собственной социальной группы. Орлов, несмотря на всю свою решительность, проявлял некоторую чувствительность, когда нужно было вселить чувство преданности в своих товарищей — будь то его бобруйские друзья детства или солдаты, которыми он командовал на польском фронте. Он также был достаточно умен, чтобы не торопить процесс. Проведя десять дней в Лондоне во время своего первого приезда, он выехал в Москву для доклада о перспективах его «нелегальной» группы. Вновь возвратившись в Лондон 18 сентября, он приступил к контролю заданий, возложенных Дейчем на Филби. Такой проверке подвергались все потенциальные агенты. После того как Филби представил список кембриджских друзей, которых можно было бы попробовать «разработать», он получил новое задание: предложить варианты карьеры, которые могли бы способствовать его антифашистской работе, — только так говорили ему на том этапе о его секретной миссии. Дейч сообщал, что Филби не только показал себя дисциплинированным человеком, но и проявил решимость, необходимую для выполнения элементарных разведзаданий, действуя по приказу и в точном соответствии с инструкциями[288].

Когда Орлов принял на себя руководство Филби в 1935 году, у того не было никаких перспектив получения должности в правительстве и его едва ли можно было считать идеальным кандидатом для внедрения в британскую разведку. Филби принадлежал к другому кругу» и едва ли можно было надеяться на то, что он войдет в число тех надежных парней, на которых можно положиться и из числа которых секретные службы подбирали большинство кандидатов для работы. Особенно это было характерно для МИ-6, представлявшей собой самосохраняющуюся группировку, обновлявшую свой состав за счет привлечения новых офицеров через круг старых приятелей чванливого старшего офицерства. Они проводили вербовку, не вставая с кожаных кресел привилегированных клубов Пэлл-Мэлла и Сент-Джеймса. Филби, имея право на доступ в этот круг благодаря своей принадлежности к определенному общественному классу и своему образованию, с «успехом» закрыл его для себя открытой поддержкой левого социализма. Поэтому он был вынужден избрать менее свойственный джентльмену путь в братство Уайтхолла: завести связи в правительстве, став респектабельным журналистом.

Это было непростой задачей для выпускника Кембриджа, не имевшего ни опыта журналистской работы, ни склонности к ней. Филби проявил настойчивость и умение достичь поставленной цели, разыскав знакомых отца в редакциях газет и журналов и получив место в «Ревью оф ревьюз», выпускаемом небольшим тиражом журнале, либеральная позиция которого создавала ему прекрасное прикрытие для восстановления своего политического имиджа. Владельцем журнала был сэр Роджер Чане, учившийся в Кембридже в одно время с его отцом. Он рекомендовал Филби редактору Уильяму Хоупу Хиндлу в качестве помощника.

Отбор и классификация новостей, разумеется, не обеспечивали Филби доступа к правительственным секретам, однако скромная работа давала ему шанс продемонстрировать политическую благонадежность, написав такие умиротворяющие статьи, как «Три года протекционизма», «Что брошено на чашу весов?» и «Тихоокеанские острова Японии». О том, насколько преуспел Филби в выполнении задания похоронить свое прошлое, молено судить по тому впечатлению, которое он произвел на Чанса, отозвавшегося о нем как о человеке «слегка либеральном». Он вспоминал о нем, как о «достойном молодом человеке, обладающем чувством юмора и не имевшем, в отличие от своего отца, каких-либо распознаваемых политических взглядов»[289].

Хотя в архивах НКВД не упоминается конкретная дата, из отчетов Орлова Центру можно установить, что знакомство, ознаменовавшее переход «Сынка» на вторую стадию процесса вербовки — в статус агента-стажера в советской разведслужбе, состоялось где-то в конце декабря 1934 года[290].

Дейч организовал встречу на открытом воздухе холодным декабрьским днем в Риджентс-парке, где одетые в униформу няни гуляли с закутанными детьми, которые кормили хлебом ссорящихся между собой уток на ближайшем озерце. В то время Филби не знал, что, это была его первая личная встреча с главой лондонской «нелегальной» резидентуры. Статус Орлова не упоминался, и его представили Филби лишь как «Билла». Отчеты «трех мушкетеров», хранящиеся в архивах в Москве, показывают, что они называли Орлова «Большой Билл» в отличие от «Маленького Билла», поскольку Рейф тоже назвался Биллом, когда несколько ранее встретился с Маклейном[291].

В отличие от Дейча и Малли, который позже стал «нелегальным» резидентом, Филби описывал «Большого Билла» (которого впоследствии узнает как Орлова в Испании) как «прототип человека из НКВД», который производил впечатление «очень жесткого человека, но очень вежливого и очень обходительного». Орлов, в свою очередь, казалось, относился к Филби скорее как к сыну, чем оперативному работнику. «Он относился ко мне по-отцовски, — вспоминал его протеже. — У меня же было ощущение, что вот это истинный начальник всего этого дела, из Москвы, и у меня было к нему отношение как к герою. Это не означало, что я думал плохо или менее уважительно об «Отто» (Дейче) или «Тео» (Малли), но просто на этот раз пришел настоящий русский, советский человек. Иными словами, если я считал «Тео» и «Отто» коммунистами, то Орлова я считал большевиком»[292].

Явное восхищение Филби Орловым дает основание предполагать, что он начал видеть в нем некое воплощение тех отцовских качеств, которых ему не хватало в его настоящем отце, Сент-Джоне Филби, очень часто отсутствовавшем главе семейства, который был слишком скор на критику и слишком медлителен, когда требовалось приободрить сына. Как показывает оценка, сделанная Дейчем, у Кима развился острый комплекс неполноценности, внешне проявлявшийся в нервном заикании и склонности к излишней неуверенности в себе. Но Филби научился обращать дефект речи в свою пользу, когда обнаружил, что это придавало ему подкупающую видимость уязвимости и застенчивости, за которыми, учитывая также его располагающую манеру держаться, можно было скрыть подлинные чувства. Тот факт, что Орлов проявил симпатию к молодому англичанину, укрепил приверженность Филби делу революции. В случае Филби такой гуманный подход оправдал себя, и весьма символично, что Орлов решил подчеркнуть этот аспект своей работы в «Пособии».