Владимир Обручев - От Кяхты до Кульджи: путешествие в Центральную Азию и китай. Мои путешествия по Сибири

По мере подъема щебень становился немного крупнее. Ночлег был в одном из сухих русел, где верблюды нашли себе корм. За день мы поднялись на 250 м над уровнем Гашиуннора на протяжении 35 км. Такая же местность продолжалась на следующий день на первых 15 км, но затем голые площадки исчезли, почва стала песчаной, и подъем прекратился. С дороги, при взгляде назад, видна была вся обширная впадина с оз. Гашиуннор, тянувшаяся и на запад, и на восток за горизонт. Впереди же поднимались скалистые цепи Тосту и Ноинбогдо, а ближе них – холмы Сухомту. С песчаной равнины мы вступили в эти холмы по сухой долине и ночевали у двух ключей, дававших начало ручейку, который очень быстро исчезал в песчаной почве.

На этих двух ночлегах весь вечер, пока я писал дневник, в соседней палатке Цоктоев стонал, а лама бормотал молитвы – вероятно, отгонял злых духов от больного. Невольно приходили в голову тяжелые мысли о судьбе путешествия. Я боялся, что Цоктоев может умереть или тяжело заболеть, а лама ночью скроется, бросив караван на произвол судьбы, и положение сделается безвыходным. Рисовались различные возможные варианты этого положения с пропажей верблюдов и лошадей, ушедших на поиски лучшего корма, необходимостью бросить все снаряжение и выбираться пешком из пустыни, конечно назад, на Эцзин-Гол, по знакомой дороге, после долгого сидения на месте возле больного и т. п. Меня смущало то, что признаки оспы в виде сильного жара и волдырей не появлялись, и я, не будучи врачом, не мог определить его болезни.

К счастью, утром после ночлега в холмах Сухомту положение разрешилось самым курьезным образом. Прием сильного слабительного освободил Цоктоева от солитера, который его мучил, а меня от тревог, которые вызвала его болезнь.

Девять дней с двумя дневками шли мы на север и северо-восток, пересекая скалистые невысокие горные цепи и промежуточные между ними широкие долины Центральной Монголии. Те и другие дали много геологических наблюдений, так как и на дне долин часто попадались холмы или сглаженные выветриванием выступы горных пород, и работы все время было много. На всем пути растительность была самая скудная, на дне долин попадались площади, совершенно лишенные ее, но все-таки лошади и верблюды на ночлегах у ключей или колодцев находили кое-какой корм. Изредка попадались юрты монголов, и у первых же я отпустил старого ламу, ведшего нас с Эцзин-Гола, и нанял двух новых проводников, которые и привели караван к горам Дзолин, откуда мой маршрут должен был повернуть на юго-восток, к Желтой реке. В этих горах, вернее холмах, стояли юрты маленького монгольского чиновника, которому князь Бейли-ван прислал письмо с просьбой дать нам проводников.

Я нанял опять двоих, так как одному с Цоктоевым было трудно быстро справляться с навьючиванием каравана. Сборы их продолжались три дня, которые мы простояли в безотрадных холмах у колодца Баинхудук. Были уже последние дни октября (ст. ст.), и холода давали себя чувствовать: на холмах и в ложбинах широких долин лежал уже снег. Но морозы были слабее, чем в Восточной Монголии, и, кроме того, во время сборов в Сучжоу Цоктоев, по профессии кузнец, смастерил мне из листового железа маленькую печку с трубами. Она ставилась в переднюю часть палатки, топилась аргалом и хорошо грела, так что можно было работать по вечерам, не согревая застывающие пальцы и не подогревая замерзающие чернила на свечке. Ночью температура в палатке, конечно, была почти такая же, как и снаружи. Цоктоев и проводники, по монгольскому обычаю, разводили огонек в своей палатке, где варился также чай и ужин. В этой палатке был разрез вверху для выхода дыма.

С холмов Дзолин открывался обширный вид на север: там, за очень широкой долиной, по которой пролегал большой караванный тракт из города Кобдо в северо-западной Монголии в город Куку-Хото на границе провинции Шаньси, поднимались на высоком пьедестале три скалистые горные цепи. Это были последние к востоку горы могучей системы Алтая, которая отделяет Северную Монголию от Джунгарии и Центральной Монголии, достигает 1600 км в длину и имеет вечноснеговые вершины. Но в этой восточной части таких вершин не было. Эти горные цепи называют Гурбансайхан, что значит «три славных или могучих», и различают по их положению восточную (Дзунсайхан), среднюю (Дондусайхан) и западную (Барунсайхан). От этих гор было уже сравнительно недалеко до Кяхты, верст 900—1000.

Монголы, нанимавшиеся в проводники, говорили, что наш путь пересечет пустыню Галбын-Гоби, в которой несколько дней в пути нет корма для лошадей; они советовали обменять их на верблюдов, так как лошади не выдержат. Но я, познакомившись уже с теми площадями, которые монголы называют гоби, т. е. пустыней, не поддался уговорам и хорошо сделал, так как наши лошади благополучно прошли через Галбын-Гоби. Я знал по опыту, что работать сидя на верблюде геологу трудно: чтобы слезть, нужно уложить верблюда на брюхо, и повторить ту же операцию, чтобы влезть на него; все это требует времени и задерживает работу. Кроме того, ехать на верблюде утомительно, тем более догонять караван рысью: не всякий верблюд любит бежать, и всякий очень трясет. На верблюда не надевают узды; его ведут на поводке, привязанном к палочке, пропущенной через прокол в носовой перегородке. Нужно уметь управлять верблюдом посредством этого поводка. Кроме того, верблюд неохотно отстает от каравана, а при посадке иной плюет жвачкой и ревет. Верблюды, хорошо обученные для верховой езды, смирные, быстрые и не пугливые, попадаются не так часто.

Как вьючное животное верблюд имеет много достоинств. Он гораздо сильнее лошади и несет от 8 до 12, самый сильный – до 15 пудов (т. е. 128–192 и до 240 кг). Он довольствуется таким подножным кормом, который растет почти в каждой пустыне в виде полыни, колючки, хармыка и других кустарников и который лошадь не станет есть. Он может обойтись 3–4 дня без воды, пьет даже солоноватую воду. Его широкие лапы меньше вязнут в сыпучих песках, чем копыта лошадей. Он хорошо переносит и сильную жару, и морозы. Его легче вьючить, чем лошадь, так как он ложится при навьючивании на землю. Он идет спокойным размеренным шагом со скоростью 4 км в час.

Конечно, верблюд имеет и недостатки. Он не любит сырости, дождя; это типичное животное сухого континентального климата начинает болеть при продолжительной дождливой погоде, например в горах. В начале лета он линяет, теряет всю шерсть, и его голую кожу легко поранить при неумелом навьючивании. В это время он также слабеет, и поэтому первые два месяца лета, пока не подрастет шерсть, верблюдам дают отдых.

На каменных осыпях в горах, на щебневой почве пустынь верблюд протирает подошвы до крови, и приходится пришивать к ним заплатки или делать башмаки. На голом льду и на грязи верблюд скользит. Через глубокий брод, когда вода доходит до брюха, он идет очень неохотно. Верблюд пуглив: заяц, выскочивший внезапно из-под куста, может вызвать переполох и расстройство целого каравана; порвав поводки, верблюды разбегутся в разные стороны, роняя на бегу вьюки. Иной верблюд упрям и неохотно ложится под навьючивание, ревет и оплевывает людей жвачкой. Ускорить ход верблюжьего каравана невозможно, скорым шагом верблюд не идет, а на рыси трясет, расстраивает вьюки и набивает спину.