Станислав Токарев - Хроника трагического перелета

— Милейший, о времени старта ведь в газетах объявлено. И, — палец в потолок, — на высочайшее имя. Промедление никак невозможно…

Государь с августейшей фамилией на яхтах «Полярная. Звезда» и «Штандарт» отбыл на увеселительную прогулку к берегам Финляндии. Вечером занес в дневник: «Утром катался на байдарке с Кирой и Воронцовым вокруг трех островов и Тухгольма. Перед завтраком около получаса шел дождь. Потом стало ясно и жарко. В 2 1/2 (переправлено на 2 1/4) съехали на берег у палатки, где собрались 65 офицеров отряда. Повели их на лужайку, где сейчас же начались игры. Солнце пекло, а мы возились вовсю. Алике подъехала к берегу и смотрела из мотора. В 5 часов был чай на 3–х столах между соснами. Затем игры до 6 1/2. Вернулся с дочерьми в 7 часов и опоздал к началу Всенощной. После обеда прошелся с Мишей на новом моторе до выхода в море и обратно. Стоял штиль, и вечер был чудесный».

Зыбятся, переливаясь, точно шелк, воды Финского залива. Другие волны — атлантические — вспарывает острым хищным килем германская канонерка, орудия наведены на африканский берег, порт Агадир. Канонерка «Пантера». «Прыжок «Пантеры» — так поименован этот рейд. Войска Франции, распространившей область колониальных интересов на Западную Африку, только что подавили здесь восстание племен, оккупировали Фес, главный город Марокко. Германская империя предъявляет свои претензии. В палате общин Великобритании, связанной с Францией взаимными обязательствами, Ллойд — Джордж выступает с речью: честь и достоинство «королевы морей» этим актом задеты, при посягательстве на них будут приняты серьезные меры. Официальный Берлин хранит молчание, газета «Дойче курир» пишет, что лучшим ответом на выпад послужит хладнокровие. «Пантера» послана в Агадир лишь для защиты интересов Германии. Французские газеты: «Шантеклер не пропел еще своей последней песни, рычание пантеры не заставит его опустить крылья». Британский флот сосредотачивает силы у Девенпорта, Плимута и Спитхэда, эскадра, направленная в учебный поход к берегам Норвегии, срочно отозвана.

В. опубликованном списке участников перелета — пока предварительном — 12 пилотов: Васильев, Янковский, фон Лерхе, Уточкин, Костин, Срединский, Агафонов, Слюсаренко, граф Сципио дель Кампо, князь Эристов, Масленников, Ефимов 2–й.

Из них: 20–летний Александр Агафонов сдал экзамен на звание пилота 15 июня, за две недели до старта. Его сверстник и однокурсник по Технологическому институту Владимир Слюсаренко — 22 июня, со второй попытки, 21–летний Макс фон Лерхе — 29 июня, 22–летний Георгий Янковский — 1 июля…

Васильев располагал аппаратом безнадежно изношенным, на котором летал в Сибири. В Петербурге еще в апреле отправился на Корпусную улицу в новорожденную фирму «Первое российское товарищество воздухоплавания» (она же — «Гамаюн»). Сергей Степанович Щетинин, сам юрист, встретил коллегу с распростертыми объятиями. Может ли «Гамаюн» изготовить гоночный «Блерио»? Однокашнику, однокорытнику? Для милого дружка и сережка из ушка! Лицензия от Блерио имеется, мотор в наличии — не извольте беспокоиться!

Седьмого июля вечером прямо с вокзала поехал в мастерские. Промышленники на глаза ему не показались: отлучились якобы по делам. Аппарат стоял на сборке. К установке мотора еще и не приступали. Мастер поклялся, что с сей секунды пятнадцать человек будут сняты со всех остальных работ и брошены на эту.

Оставалось два дня.

По залу аэроклуба слонялись мрачные люди, один из них, увидев Васильева, просиял:

— Вы пятый!

— Всего — то?

— Еще один, и можно лететь! Вон пытаемся уломать Михаила Никифоровича, если уж сам окончательно не хочет, не отговаривать Тимофея Никифоровича.

Ефимов — с угрюмой категоричностью:

— Тимофея я в эту авантюру не пущу. Он мне брат — единственный и младший, нас двое на белом свете, я за него отвечаю.

Зазвонил телефон: отказался князь Эристов.

— Александр Алексеевич, извольте получить карту.

На что ж похожа она была, отпечатанная слепо и рябо!

Подошел Масленников:

— Очень много неточностей. Составляли ведь как — с автомобиля, на ходу.

— Не с аэростата?

— Голубчик, откуда он у них?

Вглядевшись внимательней во врученный ему рулон, Васильев скорым шагом направился к восседавшему во главе стола Каульбарсу, сонно перебиравшему кончик аксельбанта.

— Позвольте поинтересоваться, как это понимать.

— Чтэ? — с гвардейским прононсом.

— Да то, что названия на этой вашей карте все вверх ногами.

Барон протянул руку, усыпанную старческой гречей. Помыслил. Поднял блеклые глаза.

— Видите ли, …э, милейший… мы рассчитываем на то, что вы, отважные люди, тотчас полетите из Москвы назад в Петербург. Так мы рассчитываем. Потому так и напечатано. Это затрудняет. Но, затрудняя, закаляет. И поощряет. Одолевать препоны. Что полезно. Даже и в видах военных. Честь имею.

Отвернулся, давая понять, что беседа, коею вразумил неразумного, исчерпана.

Хоть ты кол теши на голове его, дивно маленькой, пустой, седо — свинцовой.

Вскоре появились Лерхе, Спицио и Янковский. Решено вскладчину нанять яхту, осмотреть морской берег, над которым следовало лететь, прежде чем повернуть на шоссе.

— Вот, господа, в этом месте, кажется, — взгляните на карту.

— Черта с два, пардон, совсем не похоже, плывемте дальше.

— Хороши же мы будем послезавтра в воздухе, если не видим и отсюда. А утром, в туман? Ведь старт в три часа — туман непременно!

Вечером собрался комитет. Настроение — подавленное. Васильев, коль уж выпало ему, как выражается Уточкин, стать во главе их маленькой партии, зачитал наскоро набросанный меморандум.

Первое. Мы только что убедились, как опасно стартовать на море. Если уж вовсе невозможно изменить место, просим принять энергичные меры сигнализации, чтобы найти дорогу на Московское шоссе. Второе. Требуем, чтобы вылет происходил лишь при скорости ветра не более чем трехметровой. Если такова она столь ранним утром, то позже усилится, над морем тем более. Третье. Просим продлить хронометраж до десяти вечера. Нынче июль, вечера светлые, да и тихие тоже. Четвертое — самое важное. У некоторых из нас аппараты только еще прибыли на станцию и не выгружены, кое у кого вовсе не готовы. Надо отложить старт хотя бы на день. Мы ведь обязаны опробовать машины.

Пилоты согласно загомонили. И лишь один голос прозвучал против. Всем знакомый, с характерным заиканием. Сергей Исаевич Уточкин заявил, что — де стыдно, господа. Странный этот ультиматум явно содержит намерение сорвать перелет. Стыдно, непатриотично и, пусть на него не обижаются, он привык говорить правду и только правду, во всем этом видна странная робость, чтобы не сказать более.