Вячеслав Тимофеев - На незримом посту - Записки военного разведчика

- Я вот о чем хочу спросить тебя, товарищ Дрозд... У Дутова был такой служака из эсеров - не то Нодиков, не то Цодиков... Тут ходили о нем разные слухи. Не знаешь ли, что с ним случилось?

Я рассказал, что знал. Фамилия этого эсера Цодиков. Крестьяне Домашкинской и Утеевской волостей Бузулукского уезда сколотили партизанский отряд. Командиром избрали бывшего офицера Сокола, а комиссаром - коммуниста Антонова. Когда белогвардейцы объявили призыв в "народную армию", крестьяне взбунтовались. На подавление бунта и был послан конный отряд во главе с Цодиковым. В одном из сел на сходке, когда он потребовал, чтобы крестьяне назвали зачинщиков бунта, и стал угрожать расправой, его убили.

- А отряд? - спросил Тухачевский. - Отряд-то ведь был вооруженный?!

- Вооруженный. И все же вынуждены были уехать не солоно хлебавши.

- Вы не знаете, Михаил Николаевич, бузулукских мужиков, - объяснил Куйбышев, - они, если надо, не только против конного отряда, но и против пушек выступят.

Тухачевский неожиданно заговорил о Волго-Бугульминской железной дороге как об уязвимом для армии участке.

- Правый фланг наш протяженностью свыше трехсот верст остается неприкрытым. Симбирская группа войск в опасности...

- Нельзя сказать, что дорога на Бугульму совсем не защищена, - с улыбкой заметил Куйбышев. - А наши разведчики? Они с поразительной интуицией угадывают, куда направлены усилия врага, пытающегося отсечь Бугульминскую группировку. Опережая события, они не раз предупреждали наши войска о грозящей опасности. - И уже обращаясь ко мне: - Маршрут через разъезд Шелашниково и село Исаклы кто тебе давал?

- Так я же в этом районе родился и вырос. Еще в детстве исходил его, мне там все знакомо. В случае необходимости с грехом пополам, но могу объясниться с татарином, чувашем или мордвином...

Выслушав меня, командарм посмотрел на карту и сказал:

- А белочехи выбрали это направление как кратчайшее между станцией выгрузки и ближайшим в тылу Бугульминской группировки глухим разъездом. На этот раз вы попали прямо в точку! За успехи по разведке награждаю вас часами...

На крышке часов надпись: "Стойкому борцу пролетарской революции". Это была первая и очень дорогая мне награда. Но едва ли не в тот же день пришлось ее сдать на хранение: попадись с ней к белочехам, и столь приятная для меня надпись могла бы обернуться моим смертным приговором.

* * *

Прощаясь с Тухачевским, я, конечно, не предполагал, что следующая моя встреча с ним состоится через три месяца в освобожденной Красной Армией Сызрани, в доме бежавшего о белыми купца Стерляткина, что за столом, покрытым испещренной красными и синими знаками картой, будут сидеть командир бронепоезда "Свобода или смерть!" Андрей Полупанов, новый командующий Симбирской группой войск Пугачевский, лихой командир 24-й Симбирской Железной дивизии Гая Гай и командир 15-й Инзенской дивизии Ян Лацис, в дивизию которого комиссаром Орловского полка меня вскоре назначили.

Не мог я тогда также предположить, что приказ о моем окончании Военно-воздушной академии имени Жуковского подпишет заместитель наркома обороны Михаил Николаевич Тухачевский. Все это предстояло в будущем...

* * *

На следующий день Бауэр посвятил меня в некоторые "секреты" своей "епархии", как он в шутку называл контрразведку. Эти "секреты" касались начальника контрразведки Семенова. Оказывается, Ивану Яковлевичу Куйбышев объявил выговор за то, что еще в Самаре контрразведка кое-что проглядела. Карл не стал уточнять, что именно, но об этом мне нетрудно было догадаться.

Кое-кто из сотрудников контрразведки ждал от Семенова после выговора "крутых мер". Но он стал только более требовательным, и прежде всего к себе, старался глубже вникать в каждое донесение разведчиков, в каждое дело. У него стало правилом лично допрашивать каждого задержанного или арестованного. Теперь Семенов часами просиживал с теми, кто возвращался с задания, ставил неожиданные вопросы, советовался, каждый раз придумывал что-нибудь новое, учил, требовал.

- Ты был в кабинете моего помощника? Скажи, браток, что лежит на подоконнике левого окна... Ах, не заметил, говоришь. Плохи же твои дела, если не видишь, что лежит на поверхности. Разведчик должен видеть на два аршина под землей, а ты не видишь, что у тебя под носом.

Или, выслушав ответ, закурит и спросит:

- А как называются цветы, которые вчера стояли на моем столе? Собеседник пожимает плечами: не обратил-де внимания, пеняет на зрительную память.

Семенов, смеясь, качает головой:

- Никто не жалуется на ум, но многие ропщут на свою память, - и дает советы, как, по его мнению, следует ее тренировать и развивать.

В полдень Семенов пригласил меня к себе в кабинет.

На столе у него, как обычно, стоял стакан крепкого чая. Изредка потягивая ароматный напиток, он говорил о том, что больше всего волновало его, - о диверсиях во фронтовой полосе, об убийствах из-за угла коммунистов, обстрелах красноармейских отрядов на дорогах, о крушениях воинских эшелонов, о таинственном исчезновении оружия с военных складов Симбирска.

- За время работы в контрразведке я кое-что уяснил, кое в чем разобрался, - говорил Семенов, то и дело потирая усталые от недосыпания глаза. - Авантюра Муравьева могла бы дорого обойтись Советской власти. Телеграмма Реввоенсовета Восточного фронта за подписью Кобозева и Мехоношина внесла ясность, раскрыла подлинную суть замысла.

Семенов замолчал, а я при упоминании имени Кобозева вспомнил Оренбургский фронт, декабрь семнадцатого года, занесенные снегами казачьи станицы. Облеченный высокими полномочиями правительства, Кобозев руководил ликвидацией дутовщины, грозившей отрезать Туркестан от России.

В то время я находился в головной заставе на станции Новосергиевской и занимался проверкой документов у пассажиров проходящих поездов. Однажды мое внимание привлек мужчина лет сорока. Его настороженный взгляд говорил о том, что он чем-то обеспокоен. На мои вопросы отвечал не сразу, путано, не мог толком объяснить причину своей поездки из Одессы в Оренбург. При осмотре теплушки, в которой он ехал, я заметил, что шляпки гвоздей на внутренней обшивке стены, где этот человек занимал место, не закрашены. Мы отодрали доски и обнаружили там карабины, гранаты, револьверы.

Теплушку отцепили, и поезд пошел. А "путешественника" задержали. Он категорически отрицал свою причастность к тайнику с оружием, и мы ничем не могли доказать обратное. Выполняя приказ командира, я доставил его на станцию Гамалеевка, где в то время находился чрезвычайный комиссар Кобозев. Вагон, в котором он жил, не охранялся.