Альфред Штекли - Джордано Бруно

Как тот мудрец, который имел стольких жен, служанок и наложниц, что в конце концов пресытился и изрек: «Суета сует и всяческая суета!» И вот сегодня, в день, когда празднуют победу над гигантами — символ неустанной борьбы души с разнузданными страстями, — Юпитер во всеуслышание объявляет свою волю. Пусть больше никто не посмеет изображать его грубым и чувственным. Всеблагой отец занялся совершенствованием духа! Он намерен провести невиданную реформу, он наведет на небе порядок, прогонит собравшуюся там нечисть.

Юпитер в раскаянии. Справлять победу над гигантами, когда земные отребья презирают богов? А у них, у богов, нет сил поправить положение. Власть свою они растратили по пустякам. Теперь само небо свидетельствует о совершенных ими преступлениях. У каждого смертного перед глазами плоды недостойной жизни, которой так долго предавались боги, плоды их распутства, обманов и похищений, насилий и кровосмесительств, низкого гнева и подлой мести. О, боги допустили величайшую ошибку, когда с триумфом вознесли на небо пороки! Высокие добродетели оставлены в пренебрежении, забыты или изгнаны.

Разгневанно говорит Юпитер о прошлом. Боги заслуживают осуждения. Тягчайших злодейств своих они не искупили: мало того, водворили их на небосклон и гордятся ими как трофеями.

— Судьба справедлива, — покаянно восклицает громовержец, — коль не хочет признавать нас богами за то, что мы уступили небо разной земной сволочи!

С этим пора покончить. Небо надо очистить! Победа над собственными страстями, которые издавна тиранят нас и помыкают нами, славнее победы над гигантами! Пусть установится новый праздник — праздник очищения неба и изгнания торжествующего зверья, олицетворяющего пороки!

Энергичный Юпитер намерен добиться коренного улучшения нравов. Он тут же принимается за дело: увольняет мальчишек-пажей, Гиацинта отправляет в университет под розги наставников, Купидону запрещает ходить повсюду голоштанным. Да, да, настали новые времена! Мома возвращают из ссылки. Того самого Мома, олицетворение насмешки, который слишком рьяно обличал пороки и жестоко поплатился за свой острый язык.

В изгнании он был прикован к далекой звезде, изнемогал от голода и холода. Теперь он вызван обратно, реабилитирован, восстановлен в своем прежнем достоинстве и назначен проповедником с широчайшими полномочиями обличать пороки, невзирая на титулы и сан. Он не заставляет себя упрашивать и не особенно стесняется в выражениях. Мом, всегдашний адвокат бедняков, знает, что в этом мире нуждается в исправлении. Он вертится среди богов, постоянно перебивает спорящих, бросает язвительные реплики.

На Олимпе раздается теперь глас подлинной мудрости и добродетели: заговорили богини, долго хранившие молчание. Осуществить дело, затеянное Юпитером, не просто. Подумать только, целиком и полностью обновить все небо и на места, занятые подлым зверьем, водворить добродетели! В самую высокую часть неба, туда, где была Медведица, назначается Истина, туда, где резвился Пегасский конь, посылается Божественный восторг, Энтузиазм. Сколько надо произвести перемещений, сколько выслушать жалоб и оправданий! Легко осудить на изгнание заведомо вредного зверя, но как быть с теми, чей характер неясен? Приговор нужно вынести, только взвесивши все! Спорам не видно конца. На Олимпе пререкаются боги…

Джордано пишет «Изгнание торжествующего зверя». Не впервые находится он в причудливом мире аллегорических животных. Звери — его добрые помощники. Они верно служили ему и в «Ноевом ковчеге» и особенно в «Песне Цирцеи» — кто знает, чему больше, задачам мнемоники или целям сатиры? Но его новая книга совсем не трактует об «искусстве памяти». Ноланская философия должна охватить все вопросы бытия. Бруно не мыслит нового мировоззрения без новой морали. «Изгнание торжествующего зверя» рассматривается им как некая прелюдия к его нравственной философии. Он еще будет писать о высоких этических идеалах. Сейчас он должен заняться другим: показать ничтожество моральных основ, на которых зиждется общество.

Присущий Бруно талант сатирика проявляется в «Изгнании» еще ярче и острее, чем в мнемонических сочинениях, чем в сценах «Подсвечника» и полных сарказма страницах прежних диалогов. Здесь все — и аллегорические животные, и образы античной мифологии, и астрологические представления — служит единой цели — цели обличения.

Он находит выигрышный прием. Небо заполонили звери — созвездия носят их имена. Перипатетики и прочие мудрецы издавна видели на небесной тверди сорок восемь звездных знаков. Многое там заставляет вспоминать далеко не невинные похождения небожителей. Почему? Да ведь сами боги вознесли ввысь свидетельства своих пороков!

Диалоги необыкновенно выразительны. Десятки персонажей, сменяя друг друга, спорят о том, на кого следует распространять предпринятую Юпитером реформу. Боги препираются не менее ожесточенно, чем смертные. Спорят они не только из-за небесных дел. Они прекрасно осведомлены о том, что творится на земле, озабочены религиозными распрями и зорко следят за ходом политических событий…

Никогда еще Бруно не нападал так резко на христианство, никогда еще не были так прозрачны его иносказания, так метки и злы удары, страшны богохульства. Он не просто прохаживался по поводу отдельных суеверий или в пылу увлечения отпускал какую-нибудь слишком смелую шутку. Он метил в самое сердце религии и, сокрушая догматы, не оставлял камня на камне от ее обнов. Не раз и не два позволял он себе высмеивать рассказываемые о Христе небылицы. Прибегая то к одной, то к другой аллегории, постоянно возвращался к деяниям «сына божьего», этого полубога и получеловека, потешался над его мнимыми чудесами, над самой идеей искупления. Он ниспровергал убеждения, которые были одинаково дороги и для кальвинистов, и для католиков, и для лютеран. В его глазах христианская вера со всеми ее толками — это мешанина учений, которые лишь унижают и оглупляют людей. Джордано всей душой ненавидит религию, неспособную даже обеспечить единства своих приверженцев.

Народам слишком дорого обходится царящая среди вероучителей разноголосица. Каждый уверяет, что лишь он, он один, знает единственный путь к праведной жизни. Преобразователи религии только множат заблуждения. Повсюду, где они появляются, вносят «меч разделения и огонь рассеяния, отнимая сына у отца, ближнего у ближнего, гражданина у отечества и творя прочие ужасающие преступления против природы и закона! И, несмотря на их заверения, будто служат тому, кто воскрешает мертвых и исцеляет хворых, не хуже ли они всех, кого вскормила земля? Они заражают здоровых и убивают живых не столько огнем и железом, сколько своим погибельным языком! Что за мир и согласие предлагают они бедным народам? Не хотят ли и не мечтают ли, чтобы весь мир, одобрив и согласившись с их злостным и надменнейшим невежеством, успокоил их лукавую совесть, тогда как сами они не хотят ни принять, ни согласиться, ни подчиниться никакому закону, справедливости и учению. Ведь во всем остальном мире и в прошлых веках не было такого, несогласия и разноголосицы, как меж ними. Ибо среди десяти тысяч подобных учителей не сыщешь одного, у которого бы не было собственного катехизиса, если уже не обнародованного, то готового к обнародованию, о том, что он не одобряет никакого другого установления, кроме своего, находя во всех прочих, что осудить, отбросить и подвергнуть сомнению. Среди них есть даже такие, что противоречат сами себе, отметая сегодня то, что они писали вчера».