Наташа Северная - Клеопатра и Цезарь. Подозрения жены, или Обманутая красавица

– Антоний, мы римляне! – пытался вразумить его друг. – И обязаны чтить наши традиции и законы! Да хватит пялиться на эту бабу! – Агенобарб наконец не выдержал.

Антоний спокойно посмотрел на него, усмехнулся.

– Тоже хочется? Да, у нее хорошие бедра.

– Дурак! – в сердцах произнес Агенобарб и направился ко входу во дворец. – Делай, как знаешь, – бросил он напоследок.

– Как знаешь… – медленно повторил Антоний. – Эй, – подозвал он к себе первого попавшегося слугу, – где царица?

– В храме Сераписа, Несравненный.

Антоний довольно улыбнулся.

– Что ж, если моя надзирательница в делах, значит, я свободен.

Подойдя к служанке, Антоний перекинулся с ней парой слов, а затем они вместе скрылись за одной из хозяйственных построек.

Увидев во дворце Марка Тития и Марка Силона, Агенобарб решил поделиться с друзьями своими опасениями:

– Не нравится мне это! Она крутит им как хочет! Намеренно рожает от него детей, задаривает золотыми побрякушками… А тот и рот раскрыл!

– Успокойся друг, не злись, – примирительно сказал Титий. – Ты же знаешь, в голове у Антония всегда были только деньги, выпивка и женщины. Но, несмотря на эти недостатки, он отличный воин и наш друг.

– Неужели ты не понимаешь, что об этом триумфе скажут в Риме?

– Понимаю, – спокойно ответил Титий, – но я вижу для себя только два пути.

– Каких?

– Или остаться с Антонием, или возвращаться в Рим.

Агенобарб задумался.

– Что скажешь Марк?

– Я согласен с Титием. И чем быстрее мы вернемся в Рим, тем лучше.

– Почему? – в один голос спросили Агенобарб и Титий.

– После триумфа египетская блудница собирается организовать какой-то праздник дарения. Совершенно случайно я услышал о том, что на этом празднике Антоний сделает ей некие пожалования – передаст большую часть римских колоний.

– Что? Этого не может быть! Он же не враг самому себе! – негодовал Агенобарб.

– Все мозги пропил, – спокойно заметил Титий.

– О, друзья, вот вы где! – В дворцовую галерею вошел римский военачальник Луций Планк и весело помахал им рукой. – Отчего такие грустные?

– Да вот, – отозвался Титий, – думаем, как быть дальше. Поведение Антония становится опасным и непредсказуемым.

– А-а-а, вы о триумфе! Да уж, такой поступок окончательно развяжет Октавиану руки.

– Самое страшное в том, что Антоний не понимает, какую роковую ошибку совершает.

Марк Титий махнул рукой.

– Он купается в роскоши и спотыкается о золото – что ж, сбылась его давняя мечта. К чему ему теперь Рим? Еще неизвестно, как каждый из нас повел бы себя на его месте. Кстати, он вас уже приглашал в «Союз неподражаемых»?

– Что это? – поинтересовался Агенобарб.

– Если честно, я не совсем понял. Попойки, танцы, голые женщины – каждый день и только для узкого круга людей. Так предлагал?

– Нет, – за всех ответил Марк Силан.

– Ну, значит, я правильно сделал, что отказался.

Во время проведения триумфа Антоний не стремился подчеркивать то, что он римский консул и полководец. Он явился перед александрийцами в образе Нового Диониса. Была ли это дань уважения Клеопатре или просто меры предосторожности – неизвестно. Но в Риме этот факт восприняли болезненно.

Облаченный в пурпур, с золотым венком на голове, Антоний ехал на колеснице, запряженной четверкой белых лошадей. Римский легионеры шли по Царской улице Александрии так же гордо и надменно, будто бы они были в Риме. Перед колесницей в золотых цепях вели армянского царя Артавазда и его сыновей.

Клеопатра восседала на серебряном троне возле храма Сераписа. Над ее головой вился стяг с родовой эмблемой Птолемеев. Толпа придворных восторженно приветствовала Антония и с подобострастием поглядывала на свою царицу. И только гордый армянский царь, считавший, что нет ничего важнее в жизни, кроме чувства гордости и царского достоинства, отказался преклонить колени перед своими победителями. Но Клеопатра, пребывая в благодушном расположении духа и решив побыть милосердной, заменила казнь прощением. Она победно взирала на римлян, потому что не было еще такого, чтобы триумф праздновался за пределами Вечного города. Это было неслыханной дерзостью и опасным заявлением. В мире появился царь, который бросил вызов римским традициям, готов ими пренебрегать и ставить их под сомнение. Но самым оскорбительным было то, что этим царем стала женщина.

Через несколько дней состоялся праздник дарения или, как его потом называли, Александрийские пожалования. В огромном зале Александрийской гимнасии, перед многотысячной толпой, Антоний и Клеопатра явились в образе богов Исиды и Нового Диониса. Они восседали на золотых тронах, установленных на серебряном помосте. Ниже этого помоста находились еще четыре трона. Для детей Клеопатры от Цезаря и Антония.

Поднявшись с трона, Антоний произнес торжественную речь в честь Юлия Цезаря, а затем перечислил все титулы и земельные пожалования Клеопатре и ее детям. Отныне Клеопатра провозглашалась Царицей царей и получала новый титул Феа Неотера Филопатор Филопатрис – младшая богиня, любящая отца и отечество. Отныне помимо золотой диадемы с литой змейкой она могла носить корону с ястребиной головой, украшенную рогами коровы, символом Исиды. Антоний выделял ей личный отряд римских легионеров, подчиняющихся только царице, на щитах которых было выбито ее имя. На официальной монете консула, которая принадлежала к стандартным римским монетам денариям и пользовалась широким обращением внутри империи, теперь чеканились изображение Клеопатры и надпись «Клеопатра, царица над царями и над царственными сыновьями». На другой стороне изображался Антоний с короной царей Армении и надписью «Антоний, одержавший победу в Армении».

Тринадцатилетний Птолемей XV Цезарь, как и его мать, провозглашался Царем царей, а его младшие братья и сестры считались его соправителями.

Громко и отчетливо Антоний произнес, что признает Птолемея Цезаря законным сыном Цезаря, а Клеопатру – женой Цезаря, которая теперь является его законной вдовой. Это заявление ставило под большие сомнения притязания Октавиана на политическое наследство Цезаря, выставляя их в незаконном и невыгодном свете, и наносило серьезный удар по его репутации. В двусмысленное положение попадала и Кальпурния.

– Безумец, – шептались между собой присутствующие на торжестве римляне. – Он же начинает войну против Октавиана.

– Хвала Неподражаемому! – восторженно кричали александрийцы, со всей ясностью понимая, что отныне они, как и римляне, имеют право на мировое владычество и с этого момента являются особой нацией, богоизбранной.