Ружка Корчак - Пламя под пеплом

В ГЕТТО НАЧАЛИ ПРОСАЧИВАТЬСЯ НЕЯСНЫЕ СЛУХИ, возникли неизвестно на чем основанные гипотезы, за которыми прятались удивление и надежда: в Варшаве — восстание! На самом же деле, никто в точности ничего не знал. Люди, погруженные в обычные заботы, не обращали внимания на шепот.

О судьбе гетто в генерал-губернаторстве нам было известно очень немногое. Недавно до нас дошли известия, что волна поголовного истребления катится по местам, где еще сохранились евреи. Но о Варшаве мы не знали ничего и потому беспокоились за это гетто и за десятки тысяч заключенных в нем евреев. Были среди нас люди, считавшие, что немцы пощадят варшавское гетто, убоявшись мирового общественного мнения, и не посмеют провести там свой план уничтожения. Но все это были лишь догадки. Что там происходит в действительности, никто не знал. И вот внезапно пришли новости, вызвавшие ужас и гордость одновременно: польский железнодорожник, ездивший в Варшаву и вернувшийся в Вильнюс, рассказал, что евреи в Варшаве дерутся. Его приятель утверждал, что в Варшаве ежедневно гибнут сотни евреев и немцев. Немцы в боях с евреями применяют самолеты и танки.

Так продолжалось более десяти дней. Затем все стихло, и уже казалось, что все услышанное — плод бурной фантазии, но после нескольких дней затишья известия хлынули с новой силой. Друзья-поляки, вернувшиеся из окрестностей Варшавы, передают, что в варшавском гетто сражаются с немцами. Всех нас охватило неописуемо лихорадочное напряжение.

И внезапно в один из вечеров прорвался смертельный вопль подпольной радиостанции "Свит":

"Слушайте, слушайте! перед лицом всего света мы объявляем: варшавское гетто гибнет в бою! Вот уже две недели в нем идут сражения между неравными силами. Две недели гетто агонизирует в огне и крови. Тысячи евреев героически дерутся с германскими палачами. На улицах Варшавы воюют стар и млад. Немцы применяют танки и тяжелую артиллерию. Позиции защитников рушатся одна за другой. Гетто бомбардируют самолеты. Каждая улица, каждый дом и каждый порог превращены в крепость, стали очагами сопротивления. Честь и слава героическим борцам! Честь и слава гибнущим в бою! Из последних сил они взывают ко всему свету: спешите на помощь! Шлите оружие!

Слушайте! Слушайте! Варшавское гетто гибнет! Варшавское гетто погибает в бою!"

В тот вечер все члены "Хашомер хацаир" построились на линейку. Не все еще слыхали о восстании. В напряженной тишине прозвучало: "Варшавское гетто гибнет в бою!" — и больше не было сказано ни слова. Было зачитано только само заявление — никаких речей и выступлений, лишь гнетущая тишина, которую никто не осмеливался нарушить. Нас тогда было много, но, мне кажется, каждый, как и я, чувствовал свое сиротливое одиночество, свою заброшенность наедине с тоскливыми мыслями. О них — наших ребятах, наших друзьях.

Сердце с поразительной уверенностью подсказывало; это они — Мордехай, Тося, Арье — подняли на борьбу униженных, замученных, обреченных. Они словно вдруг выросли, наши ребята, излучая свет силы и героизма.

— Такая радость, — донесся из угла девичий шепот, — а ведь уже не верилось, что доживу до такой минуты, когда смогу с гордостью думать о своем народе и радоваться тому, что я еврейка.

Дело, поначалу бывшее лишь мечтой, возникшей в мозгу у горсточки "безумцев", превратилось в грозную действительность. Мы дожили до осуществления дерзкой идеи, родившейся в далеком от Варшавы вильнюсском гетто. Варшава, где все начиналось с некоторым запозданием, первой воплотила ее в дело, в факт, имеющий для нашего народа историческое, непреходящее значение.

Мы хорошо понимали, что это битва не за победу и не за жизнь. Мы чувствовали ее дыхание и знали, что это — последний бой в защиту нашей национальной чести и достоинства, знали, что в свои последние минуты борцы черпали силы в могучем чувстве свершившегося возмездия и вере, что из их гибели расцветет однажды новая, свободная жизнь. Что их смерть не напрасна.

ИЗВЕСТИЯ ИЗ ВАРШАВЫ ПОНАЧАЛУ НЕ ВЫЗВАЛИ В нашем гетто должной реакции. Власти делали все, чтобы затушевать впечатление от варшавских событий, приуменьшить их значение (истинные масштабы восстания тогда еще никому не были известны), и заверяли, что все это не касается Вильнюса, расположенного в Литве.

Однако мало-помалу, ввиду ухудшившегося положения в округе и благодаря нашей последовательной и неустанной агитации, образ мыслей людей начал меняться. Теперь все чаще, прямо на улицах, можно было услышать: "Придут — не дамся в руки просто так. Раз все равно умирать, пусть на тот свет вместе с нами отправятся и несколько "филистимлян"... („..Царствование Саула (1025—1004 гг. до н.э.) это время непрестанных войн с филистимлянами..“ - см. «Очерки по истории Еврейского народа» – часть. I)

И много евреев, но особенно неорганизованная молодежь из провинциальных городков, поговаривают о бегстве в лес, к партизанам, об открытой схватке с врагом.

А на склады ЭФПЕО поступили первые винтовки. Их купили у крестьян, но как пронести это неразбирающееся на мелкие части оружие через ворота?

Командир роты Шмулик Каплинский разработал другой план: использовать канализационные ходы.

В течение нескольких суток по ночам исчезали четыре товарища: Шмулик Каплинский, Матисс (Матитьяху) Левин, Хаим Спокойный и Аба. Возвращались они под утро, мертвые от усталости, перемазанные, со стертыми коленями. От них несло вонью. Но теперь они наизусть знали все подземные ходы и выходы, и Шмулик с Матиссом, работавшие в городской управе на канализационных работах, досконально изучили подземный лабиринт.

Шмулик ходит молчаливый, время от времени поглаживая в задумчивости свои светлые "арийские" усы — он не перестает в уме совершенствовать свои планы.

Как-то утром на улице Стефаньской, напротив ворот гетто м поблизости от немецкого поста, остановилось движение. Красный сигнал — чинят канализацию. Закрыт проезд для немецких машин, остановились прохожие. Немец шофер ругается — приходится поворачивать назад. В домах на Стефаньской перестала течь из кранов вода.

А тем временем два работника городской управы энергично вкалывают. Один снимает крышку канализационного люка, другой подает напарнику две большие трубы, и тот их быстро спускает под землю. Оба в грязных комбинезонах из мешковины; помалкивают и не выделяются ничем таким, что могло бы остановить внимание: рабочие-поляки из городской управы.

И только наш связной, находившийся в это время на улице, различал крепкую, рослую фигуру Шмулика и его светлые усы и фигуру его приятеля, тоже крепкого парня, хотя ростом пониже.