Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме - Олег Андреевич Сукаченко
Но участь доходяг была незавидна – их увлеченно мутузили всем кагалом, когда они имели неосторожность не уложиться в нормативы. Смотреть на это было тяжело. Вызывают, предположим, на экзамен какого-нибудь слабосильного от природы дрища (встречались между нами и такие). Для него и один-то раз подтянуться – практически невыполнимая задача, а от него требуют совершить и вовсе невозможное!
И вот висит он, бедолага, на турнике, дергается из стороны в сторону своим худосочным тельцем, а достать подбородком до перекладины никак не может. Старшие, глядя на все это безобразие, выходят из себя: «Ты что, обморок, издеваешься над нами?! Если сейчас же не подтянешься хотя бы пять раз, будешь получать по ебалу!». Плачущий от страха дохляк еще какое-то время болтается на турнике, а потом как мешок с дерьмом, падает на землю. Старшие воспринимают это, как сигнал к действию и принимаются пинать несчастного…
А вообще насильственные тренировки творили с нами буквально чудеса! Помню, первые несколько дней после зарядки мы еле доползали от усталости до своей палаты, но спустя всего пару месяцев пробегали эти злосчастные три километра так легко и непринужденно, что у нас даже не сбивалось дыхание. Да и как не пробежать, когда за вами во всю прыть несется Кызел и орет страшным голосом: «Кого догоню – убью!». Тут уже хочешь – не хочешь, а будешь перебирать ногами с максимально возможной для тебя скоростью.
Глава 25
Тут вам и дедовщина, как с куста!
Армейская мудрость
Где-то около восьми часов утра, как и полагается во всех нормальных учебных заведениях, у нас начинались уроки. Но сам процесс мало чем напоминал обычную школу. Я уже писал ранее, с помощью чего нас заставляли грызть порядком поднадоевший гранит науки. Однако, в отличие от Младшего корпуса, в Старшем учеников не могли ударить деревянной линейкой или выставить голыми перед всем классом (мы бы просто не позволили этого сделать), поэтому педагоги изобрели нечто новое.
А именно – они решили, что за нашу учебу и прилежание отныне будут отвечать старшеклассники. И если какой-нибудь нерадивый школьник отказывается поверить в то, что ученье – это свет, а не ученье – тьма, то старшие товарищи должны популярно объяснить ему, почему не стоит попусту расстраивать педагогов. В конце концов, даром, что ли, преподаватели время на школу тратили?!
«Ты поговори там с этим оболтусом, а то он совсем уже от рук отбился!» – возмущалась какая-нибудь Марьиванна перед почтительно внимающим ей Козловичем. А поскольку слово «поговорить» означало для него ничто иное, как «прибить» (так как общаться по-человечески Кызел совершенно не умел), то участь хулигана и двоечника была решена – вечером он превращался в боксерскую грушу!
На следующий день, наивная до безобразия училка, состроив удивленную морду, шумно восклицала, глядя на избитого ученика: «Ой, а что это у тебя с лицом?!». Смотреть на посиневшего от побоев парня и вправду было нелегко. «С лестницы упал!» – мрачно отвечал школьник, проклиная про себя последними словами тупую ябедницу. Лично я с этих гребанных ступенек падал чуть ли не каждый день, да так неудачно, что постоянно бился головой то о дверной косяк, то о перила… Разумеется, нашей любви к учителям подобное стукачество не добавляло. Но на какое-то время им все-таки удалось закрепить дисциплину – после «доверительных бесед» со старшими мы даже учиться стали заметно лучше.
Помню, как однажды Чудаков Макс получил двойку, да еще имел неосторожность поругаться с учителем. «Ну, и что, подумаешь двойка! – скажете вы, – событие в школе довольно заурядное, если не сказать распространенное». Все это так. «Но зачем же дерзить педагогу! Ведь я хочу им только добра!» – закончила мерзопакостная училка свой разговор с Козловичем. Это был намек.
После отбоя Кызел заставил Чудака драться с каждым из одноклассников по отдельности. Макс стоически бился с постоянно меняющимися соперниками, но через пару-тройку спаррингов уже еле стоял на ногах – его буквально шатало от усталости. Когда очередь дошла до меня, я попросил Козловича: «Андрей, разреши мне не драться с Максом?». «Это с какой еще стати, Головастый?! – встрепенулся Кызел, хищно оскалившись – ты что, умнее всех?!». – «Нет, просто Чудак – мой друг. Я не могу добивать своего друга». «Какой, блядь, жалостливый, однако! А вот это ты видел?!» – Козлович поднес к моему носу свой огромный кулак. «Ты будешь с ним драться! И если я увижу, что ты его жалеешь – пеняй на себя!».
Я стоял совершенно растерянный посреди палаты и не знал, что мне делать. С одной стороны тяжело и надрывно дышал маленький Макс, истекающий кровью, а с другой – зловеще ухмылялся огромный Кызел, обещающий вырубить меня, если я не отметелю, как следует, своего друга. Липкий, противный страх стал заползать ко мне в душу, и чтобы не дать ему окончательно добить меня, я тихо сказал: «Делай, что хочешь, а я с Максом драться не буду». В следующую же секунду Козлович что есть силы вмазал мне кулаком в челюсть и я, тут же потеряв равновесие, укатился под кровать…
Нельзя сказать, что в интернате работали лишь те, кто вполне осознанно обрекал нас на подобные физические и моральные страдания. Я вспоминаю среди наших учителей и очень достойных людей, прекрасно понимавших весь ужас происходящего и никогда не позволявших себе издеваться над детьми. Но все же садистов, воров, извращенцев и прочих неадекватов тоже было немало. Да чего уж там правду скрывать – гораздо больше, чем следовало бы! Ведь проклятая детдомовская система ломала не только воспитанников – она корежила и воспитателей!
Чаще же всего мы сталкивались с похуистами – это такой, наиболее распространенный в школе тип педагогов, которым, в общем-то, абсолютно насрать как на своих подопечных детей, так и на работу. Они, разумеется, приходят на нее, и даже вроде бы немного копошатся для виду, но делают это не от великой любви к сиротам, и уж, конечно, не в силу своего педагогического призвания, а лишь по причине острой необходимости. Все-таки зарплату им просто так никто платить не будет – ее необходимо отрабатывать. Была бы их воля, они давно бы уже побросали все к чертям собачьим, но сука-бедность не дает! Оттого то и приходится этим бедолагам педагогам мучиться с детдомовцами.
Так что, не
