Иван Кулаев - Под счастливой звездой

Нередко хорошие знакомые говорили Цыбульскому:

— Как это у вас такой-то управляющий, человек семейный и сам состоятельный, может служить за триста рублей?

Цыбульский на это отвечал:

— Дай им хоть по три тысячи рублей в год, воровать все равно будут, да, пожалуй, еще и больше, чем раньше.

Главным управляющим приисками Цыбульского состоял его двоюродный брат, Иван Матвеевич Иваницкий, высокого роста человек, очень мужественного вида, с длинными бакенбардами, похожий, по всей своей военной выправке, скорее на какого-нибудь военного командира.

Иваницкий имел большую семью: семь дочерей и одного сына. И содержал он такую семью, получая жалованья всего только 400 рублей в год. Дочерей же своих воспитывал в лучших и дорогих городских школах.

Как все это могло быть согласовано?

Цыбульский заведомо предоставлял своим управляющим возможность наживаться, но так, чтобы это не затрагивало его интересов. Достигалось это такой практикой. Приисковый рабочий, после выработки заданного ему урока, получал право уходить с лотком в указанное им место и там добывать золото в свою пользу, сдавая его потом управляющему прииском по назначенной цене. В уплату за золото рабочий получал преимущественно спирт, каковой ввозился на прииска за счет управляющих приисками — вот тут-то эти управляющие и возмещали скудость своего жалованья сторицею.

Цыбульский смотрел на это сквозь пальцы, так как его интересам эти комбинации были выгодны.

Главноуправляющий Иваницкий со своей семьею жил в Чебаках, при резиденции Цыбульского, в отдельном домике. Патрон держал его на почтительном расстоянии от себя, соблюдая строгий этикет. Иваницкий, приходя в палаццо своего хозяина, всегда держал руки по швам и стоял навытяжку, пока Цыбульский не скажет ему:

— Ну, Иван, садись.

Бывало, я с чувством изумления смотрел на подобное зрелище: ведь и приятели были, и был Иваницкий в семье Цыбульского принят как свой человек, а все же, когда это требовалось, стоял перед своим хозяином навытяжку.

Как сам Цыбульский, так и главноуправляющий его Иваницкий и сын последнего были по природе своей страстными охотниками. Ничто в жизни не интересовало их так сильно, как охота; излюбленной темой их бесед была только охота и охота. Даже барышни, дочери Иваницкого, и те любили говорить об охоте и нередко принимали живое участие в охотничьих разговорах.

Я лично не раз слышал от старика Цыбульского сетования на то, что он в молодости не имел таких отличных ружей, какие появились потом. Для своего любимого занятия — охоты — он не жалел денег и все, что было лучшего в области охотничьего снаряжения, приобретал за границей.

Будучи уже стариком, он все еще не терял своей страсти к охоте и иной раз зимой, в сильные морозы, ездил в глухую тайгу за 100 верст от Чебаков на высокие Терсинские горы, охотиться на крупного зверя, изюбря, и целыми неделями сидел на гольцах, поджидая зверя, на таком ветру, который мог сбить человека с ног. Сам он, по старости лет, не был уже в состоянии на лыжах взбираться на эти гольцы: его завозили туда охотники-татары на нартах.

Рассказывал мне как-то Цыбульский об одном трагикомическом случае, происшедшем с ним однажды на охоте. Охотился он недалеко от Чебаков на зайцев и неожиданно в упор встретился с медведем-муравьятником, зверем не особенно крупным, но по породе своей злым. Ружье у Цыбульского было заряжено дробью; растерявшись от неожиданности, он выстрелил в медведя и ранил его. Раненый медведь кинулся на охотника, у которого и все остальные патроны были заряжены мелкой дробью, и Цыбульскому предстояло стать жертвой разъяренного зверя, но выручил его из беды много лет служивший у него охотник, хороший стрелок, местный тузумец-татарин, знаменитый Калолка, бывший с ним в то время на охоте.

Этот Калолка выхватил из-за плеч винтовку и уложил наповал зверя, наседавшего на Цыбульского; потом, в азарте, чувствуя себя героем-спасителем своего хозяина, возвеличил последнего с материнской стороны да еще и проворчал вдобавок:

— И так ни черта не видишь, а еще два стекла на глаза надел!

Цыбульский в это время действительно носил двое очков, каковое обстоятельство Калолка и поставил ему в вину.

За последние годы своей жизни Цыбульский уже не выезжал из Томска на свою резиденцию в Чебаки, и попечение обо мне, как об охотнике, взял на себя Иван Матвеевич Иваницкий. Я сейчас жалею, что все усилия его сделать из меня хорошего охотника пропали даром. Хотя я и охотился с юношеского возраста, но особая любовь к охоте не привилась ко мне и не сделалась страстью. Потому в данный момент я буду рассказывать об охоте не как настоящий охотник — без должного увлечения.

По окончании приисковой операции и расчета рабочих я, по заведенному у местных золотопромышленников порядку, выезжал в Чебаки, на резиденцию Цыбульских. По съезде всех гостей Иваницкий устраивал большую, длительную охоту.

В первых числах ноября, когда в тайге выпадал уже глубокий снег, козы, плодившиеся в глуши тайги, не могли уже более кормиться там из-за глубокого снега и мелкими табунами выходили на лесные опушки, туда, где леса примыкали к степи и где снега были неглубоки; здесь они заполняли лога и долины речушек и паслись так до декабря. Далее козы начинали соединяться в большие табуны, по сотне голов, и выходили пастись уже в открытую степь, где часто снега и вовсе не бывало.

Вот в те периоды времени, когда козы еще держались на лесных опушках, и устраивал Иваницкий охоту на них. Охотники обычно уезжали верст за 30 от Чебаков, в татарские улусы. Здесь, для устройства охотничьих загонов, они нанимали десятка три татар в качестве загонщиков, за поденную плату в 30 копеек для каждого. За эту плату татары охотно скакали на своих лошадях весь день.

Днем охотники были на загонах, ночь проводили в татарских юртах. Охота продолжалась дней по десять. Набивали коз штук по ста и более, наваливая их целые возы. Некоторое количество убитых коз съедали загонщики-татары. До полуночи варили и жарили они козлятину и ели ее без хлеба; получали они при этом от охотников еще и по чарке водки, отчего испытывали полное блаженство, ясно выражавшееся на их лицах.

Мне в конце концов такая длительная охота становилась в тягость, начинало тянуть домой, и я вечерами не забывал делать напоминания Иваницкому: довольно, пора ехать домой!

Он, бывало, скажет:

— Вот видели еще лисиц татары, нужно сделать загон на них…

Смотришь, потом татары донесут Иваницкому, что в таком-то месте они обнаружили волчий выводок. Значит, надо сделать загон и на волков.