Последние дни Распутина - Феликс Феликсович Юсупов
М.Г., согласно моему желанию, позвонила по телефону в Царское, откуда ей ответили, что императрица меня ждет.
Я уже собирался уходить, чтобы ехать к государыне, но в это время подошла ко мне М.Г., на лице которой, помимо тревоги, вызванной исчезновением Распутина, мелькало теперь новое мучительное беспокойство.
– Не ездите в Царское, не ездите, – обратилась она ко мне умоляющим голосом. – Я уверена, что с вами что-нибудь случится. Они вам не поверят, что вы непричастны. Там все в ужасном состоянии… На меня очень рассержены, говорят, что я предательница. И зачем только я вас послушала – не надо было мне туда звонить, это ужасная ошибка! Ах, что я сделала!
Во всем обращении со мной М.Г., в ее волнении за меня чувствовалась такая глубокая дружеская привязанность, что мне стоило огромных усилий тут же не сознаться ей во всем. Как мучительно было в эту минуту обманывать ее, такую добрую и доверчивую.
Она близко подошла ко мне и, робко взглянув на меня добрыми и чистыми глазами, перекрестила.
– Храни вас Господь. Я буду молиться за вас, – тихо проговорила она.
Я уже собирался уходить, как вдруг раздался звонок: это был телефон из Царского Села от Вырубовой. Она сообщила, что императрица заболела, не может меня принять и просит письменно изложить ей все, что мне известно относительно исчезновения Распутина.
– Слава Богу, я так рада, что вы туда не поедете! – воскликнула М.Г.
Простившись, я вышел на улицу и, пройдя несколько шагов, встретил одного моего товарища по корпусу. Увидя меня, он подбежал взволнованный:
– Феликс, ты знаешь новость? Распутин убит!
– Не может быть! А кто его убил?
– Говорят, у цыган, но кто – пока еще не установлено.
– Слава Богу, если только это правда… – сказал я.
Он поехал дальше, очень довольный, что первый сообщил мне сенсационную новость, а я отправился обратно во дворец за ответом от градоначальника.
Ответ этот уже был получен: генерал Балк меня ждал.
Когда я приехал к нему, то заметил в градоначальстве большую суету. Генерал сидел в кабинете за письменным столом. Вид у него был озабоченный.
Я сказал ему, что приехал специально для выяснения недоразумения, вызванного словами Пуришкевича. Недоразумение это я желал выяснить возможно скорее, потому что в тот же день вечером я собирался ехать в отпуск в Крым, где меня ожидала моя семья, и мне бы не хотелось, чтобы меня задержали в Петербурге допросами и всякими формальностями.
Градоначальник ответил, что мои показания, данные генералу Григорьеву, вполне удовлетворительны и затруднений с моим отъездом никаких не предвидится, но он должен меня предупредить, что получил приказание от императрицы Александры Федоровны произвести обыск в нашем доме на Мойке ввиду подозрительных ночных выстрелов и толков о моей причастности к исчезновению Распутина.
– Моя жена – племянница государя, – сказал я, – лица же императорской фамилии и их жилища – неприкосновенны, и всякие меры против них могут быть приняты только по приказанию самого государя императора.
Градоначальник должен был со мной согласиться и тут же по телефону отдал распоряжение об отмене обыска.
Точно тяжелое бремя скатилось с моих плеч. Я боялся, что ночью при уборке комнат мы многого могли не заметить, поэтому во что бы то ни стало не надо было допускать обыска до тех пор, пока вторичным осмотром и самой тщательной чисткой не будут уничтожены все следы случившегося.
Довольный, что мне удалось устранить обыск, я простился с генералом Балком и возвратился на Мойку.
Мои опасения оправдались. Обходя столовую и лестницу, я заметил, что при дневном освещении на полу и на коврах виднеются коричневые пятна. Я позвал своего камердинера, и мы снова произвели чистку всего помещения. Работа у нас шла быстро, и в скором времени в доме все было закончено.
Только во дворе, около подъезда, заметны были большие пятна крови. Счистить их было невозможно, кровь глубоко впиталась в каменные плиты. Появление этих пятен можно было объяснить только трупом собаки, которую протащили по ступеням подъезда.
«Ну, а если обыск все-таки будет сделан, – подумал я, – и кровь взята на исследование? Тогда дело может принять серьезный оборот». Необходимо было как-нибудь скрыть следы. Для этого мы решили забросать ступени густым слоем снега, предварительно смазав кровяные пятна масляной краской под цвет камня.
Теперь, казалось, главное было сделано, и следственные власти направлены по ложному пути.
Был уже второй час дня. Я поехал завтракать к великому князю Дмитрию Павловичу. В общих чертах он мне рассказал, как они увозили труп Распутина.
Вернувшись в закрытом автомобиле на Мойку и найдя меня в невменяемом состоянии, великий князь сначала хотел остаться со мной и привести меня в чувство. Но медлить было нельзя – близился рассвет. Тело Распутина, плотно завернутое в сукно и туго перевязанное веревкой, положили в автомобиль. Великий князь сел за шофера, рядом с ним Сухотин, а внутри разместились Пуришкевич, доктор Лазаверт и мой камердинер. Доехав до Петропавловского моста, автомобиль остановился. Вдали виднелась будка часового. Боясь, что шум мотора и яркий свет фонарей его разбудят, великий князь совсем остановил машину и погасил огни.
Среди приехавших царила полная растерянность. Все суетились и нервничали. Сбрасывая труп в прорубь, они даже забыли привесить к нему гири и, уже окончательно потеряв голову, вместе с трупом сбросили почему-то шубу и калоши Распутина[18]. Извлечь их из проруби обратно не было никакой возможности, потому что надо было торопиться и не быть застигнутыми врасплох.
На беду, испортился мотор, но великий князь быстро его починил, завел машину и, повернув автомобиль около самой будки, в которой часовой продолжал спать, поехал домой.
В заключение своего рассказа великий князь высказал предположение, что труп, по всей вероятности, течением реки уже унесен в море.
Я, со своей стороны, рассказал все мои утренние похождения и разговоры.
После завтрака зашел поручик Сухотин. Мы его просили съездить отыскать Пуришкевича и привезти его во дворец, так как в этот день вечером он должен был со своим санитарным поездом уехать на фронт, я уезжал в Крым, а великий князь на следующий день отправлялся в Ставку.
Необходимо было всем нам собраться, чтобы сговориться, как поступать в случае задержки, ареста или допроса кого-нибудь из нас.
Времени у меня было очень мало, и я решил, не теряя ни минуты, согласно желанию императрицы, написать ей. Когда письмо было готово, я его прочитал великому князю; он его одобрил.
Я не привожу содержания этого письма, чтобы не повторять объяснений, данных мной генералу Григорьеву. Оно
