Институтки. Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц - Г. И. Ржевская
С институтками пепиньерки держали себя гораздо проще, чем классные дамы. С большим классом, который знавал их воспитанницами, отношения их были почти дружеские, а к маленькому классу они относились снисходительно-покровительственно. Пепиньерок любили, перед ними не скрывались и оберегали их от неприятностей. Если пепиньерка отпускала из класса институток на незаконную прогулку в дортуар, то, попадаясь классной даме, институтки брали большей частью вину на себя, объявляя, что они убежали без позволения, и выгораживали таким образом пепиньерку. За исключением немногих личностей с скверным характером все пепиньерки вообще пользовались популярностью.
Теперь скажу несколько слов о нравственности классным дам и пепиньерок. Эта нравственность, подвергавшаяся стольким нареканиям, была вообще безупречна, в тесном смысле этого слова. Тот вечный надзор, который тяготел над воспитанницами, обратно сказывался на классных дамах и на пепиньерках. Здесь происходило, так сказать, взаимное надзирательство друг за другом. И воспитанницы, и классные дамы, и пепиньерки жили словно под стеклянным колпаком, через который ежеминутно их могли видеть десятки глаз. Следовательно, в стенах институтских буквально невозможна была никакая интрига, разве под условием заговора, в который пришлось бы замешать множество лиц, что, во всяком случае, не легко устраивается. Проникнуть постороннему в институт дальше приемной залы не представлялось физической возможности, а уйти из института воспитаннице почти так же трудно, как арестанту убежать из тюрьмы. Поэтому в истории всех институтов скандалы такого рода были наперечет. Про наш институт было, например, известно, что лет за двадцать пять до моего поступления сын директрисы увез одну институтку и обвенчался с ней. Эта история в свое время наделала много шуму и передавалась институтками из рода в род. Вне институтских стен, при всей кажущейся свободе действий, классные дамы и пепиньерки подвергались все тому же и на этот раз какому-то необъяснимому надзору, уже не со стороны начальства, а со стороны самих институток.
Не могу сказать, откуда и как доходили до нас эти сведения, но мы в совершенстве знали, сколько и какие у них знакомства, кто их родственники и к кому они ездят в гости. Да что! мы знали характер и нравы этих родственников и знакомых. К нашей даме, напр[имер], езжала одна приятельница. Мы самым точным образом знали — не от классной дамы, конечно, которая нам бы этого не сообщила, — что она злая, бьет и дерет за волосы свою горничную и влюблена в своего кучера. Что наши сведения были верны, подтвердилось впоследствии тем, что она вышла замуж за этого кучера.
Конечно, если бы классные дамы или пепиньерки захотели устроить какой-нибудь скандал, то могли бы, но это не осталось бы в тайне и повлекло бы за собой позорное изгнание. Быть может, и бывали когда такие случаи, но как редкое исключение, а не как правило. Строгость высшего начальства к классным дамам в этом отношении была так велика, что в мое время одна из них была немедленно удалена из института за то только, что позволила переночевать в своей комнате (классным дамам было разрешено принимать родственников и знакомых в своей комнате) родному брату, приехавшему навестить ее, — что он был ее родной брат не подлежало сомнению — и нарушила таким образом одно из институтских правил, по которому не только мужчина, будь он отец или брат, никогда и ни под каким предлогом не мог остаться на ночь в институтских стенах, но даже особы женского пола могли оставаться не иначе, как со специального разрешения директрисы. На другой же день после этого она исчезла из института навсегда.
Скандальная хроника институтская была поэтому очень бедна и повествовала о двух-трех самых незначительных случаях. Про одну из классных дам, например, рассказывали, что она когда-то за несколько лет перед тем поцеловалась с диаконом и что воспитанницы видели это в щелку. Если это и была правда, то согласитесь, что преступление не бог весть какое ужасное, да и кто знает, какие обстоятельства вызвали этот поцелуй. Быть может, бедняжка просто похристосовалась! Про другую говорили, что она когда-то была влюблена во французского учителя и что воспитанницы заметили это потому, что она всегда к его классу надевала синее шелковое платье (по будням классные дамы носили шерстяные) и чепец с желтыми лентами. В мое время эта классная дама была уже древней старухой и доживала срок своей службы.
Для меня несомненно, что общество зачастую судило вкривь и вкось о том, чего хорошенько не знало.
Есть у Помяловского один двусмысленный пассаж, в котором он так заставляет институток выражаться про свою классную даму: «что она такая душечка, кошечка, зелененькая, что губы у ней такие мягкие и что их приятно целовать»; что-то в этом роде, подлинных слов не помню, но смысл тот59.
Ну и выходит, что это non-sens60.
Помяловский не знал, что поцеловать классную даму было немыслимо для институтки, что это было бы таким же нарушением дисциплины, как, например, солдату потрепать по плечу офицера. У классной дамы можно было целовать только руку, а в губы… Боже правый! да это беспримерный факт в институтских летописях.
У нас одна девочка вскоре после своего поступления в институт, не успев освоиться с институтским духом и тронутая каким-то ласковым словом одной классной дамы, бросилась к ней на шею и поцеловала ее. Трудно описать, какую это произвело сенсацию. Классная дама была до того поражена, хотя отчасти и тронута, что растерялась, а институтки, присутствовавшие при этой сцене, которая в тот же день разнеслась по всему институту, долго не могли опомниться и забыть такого невероятного пассажа. Долго не давали прохода бедной девочке, смеялись над ней и, как выражались у нас, попрекали этой выходкой.
