Мэтт Дикинсон - Другая сторона Эвереста

Пока Ал фотографировал, я мог только снять кошки, снеговые гетры и заползти в палатку. Вдруг обе мои ноги свела судорога, и теперь я снова стал думать, что моё восхождение завершилось. Виновницами оказались самые длинные в человеческом теле мышцы, которые идут от ягодиц до лодыжек, они оказались заблокированными, пока я растирал пальцы ног, чтобы снять боль.

Ал, проделав операторскую работу, нарезал несколько снежных блоков, чтобы натопить из них воды, а также выложил при входе в палатку маленькую площадку из плоских камней для газовой горелки. После нескольких неудачных попыток разжечь горелку незадолго до наступления темноты мы получили первые драгоценные кружки воды.

Интерьер палатки состоял из колец верёвки и упакованных в базовом лагере продуктов. Разорвав свой собственный пакет, я мог только удивляться тому набору продуктов, который я составил раньше. Салат из тунца теперь вызывал спазмы в животе. Только одного вида рыбы на этикетке было достаточно, чтобы вызвать прилив тошноты. Рыба и высота плохо совмещаются.

Мы открыли пакеты с продуктами Ала, Брайана и Барни, здесь еда была получше. Самым хорошим продуктом оказались мюсли, которые я добавил в кружку с горячим шоколадом. Затем мы подогрели пару заморозок и съели их, вдыхая кислород между глотками.

Закат, должно быть, был великолепен, но я видел только отблеск красного света, отраженный от кислородного баллона, лежащего около палатки. Я стремился сохранить каждую каплю энергии и выходить из палатки для фотографирования не входило в мои планы, как бы красиво не было вокруг.

Нашей главной темой дискуссии был кислород. Так как трое участников выбыли из дальнейшей борьбы, у нас появилась возможность взять по лишнему баллону кислорода на штурм. Аргументом «за» была возможность установить более высокий расход кислорода. Аргументом «против» — дополнительные шесть килограммов, требующие серьёзных физических усилий. Мы решили отложить спорный вопрос до наших сборов перед выходом. Действительно, когда настало время, Ал решил взять дополнительный баллон, а я решил не брать.

Когда к 20–00 мы уже растопили третью порцию снега, снаружи послышались шаги. У человека, склонившегося у входа в палатку, были красные полные отчаяния глаза. Им оказался венгерский альпинист, который вместе с австрийцем Рейнхардом Власичем пытался взойти на Эверест с севера без кислорода.

Он заговорил по-французски, но когда увидел наши непонимающие лица, перешел на английский.

— Мне надо…. не могли бы вы как-нибудь помочь…, немного кислорода и горючего. Его речь была сумбурна и малопонятна.

— Располагайтесь и успокойтесь. Что случилось? — Ал освободил для него немного места у входа в палатку.

— Мой друг погибает. Я хочу, чтобы вы помогли мне снасти его. Мы в той палатке, рядом. Он указал направо.

— Вы говорите о Рейнхарде?

— Да. О Рейнхарде. Он погибает. Если мы не спустим его вниз, он умрет. Вы должны помочь мне.

— Что сказал норвежский врач? Он смотрел его?

— Да. Сегодня в полдень.

— И что он сказал?

— У него отёк легких и головного мозга.

— Он в сознании?

— Он в коме.

— Если он в коме, ему суждено погибнуть. Никто не сможет снять его отсюда. У вас есть кислород?

— Кончился. Можно мне взять баллон?

— Вы можете взять столько, сколько вам нужно. У вас сеть редуктор?

— Есть, и если мы пойдём сейчас, то сможем его спасти.

— Как? — Ал сохранял ледяное спокойствие.

— Я не знаю. Мы сможем нести его. Я должен что-то делать. Венгр терял рассудок и от собственного бессилия начал злиться на нас.

— Мы ничего не сможем сделать. Сколько бы людей не было здесь, нам не спустить его в лагерь 5. Вспомните о скалах, как вы собираетесь спускать его по ним?

Венгр успокоился. В глубине души он понимал, что Ал прав. Даже если бы Рейнхард был в сознании, спасти его было бы невозможно. Тот факт, что он находился в коме, здесь, на высоте 8300 метров, был равносилен смертному приговору.

— Как долго, по вашему мнению, он протянет?

— Не знаю. Он еле дышит.

Мы с Алом переглянулись. Одна и та же мысль одновременно пришла в наши головы — венгр решил оставаться со своим другом до самого его печального конца, что подвергало его собственную жизнь опасности.

— Послушайте, ваш друг погибнет, это очевидно, вам необходимо спускаться, иначе вы тоже погибнете. Вы понимаете?

Ал говорил напористо, изо всех сил стараясь довести мысль до заторможенного сознания венгра. С большим трудом это ему удалось.

— Если вы останетесь здесь, то умрете завтра ночью. Поэтому сейчас возьмите два баллона, переночуйте и с рассветом идите вниз в лагерь 5. Хорошо?

Венгр медленно кивал головой.

— Вы и так сделали всё, что могли, оставаясь с ним, но его не спасти. Если вы и дальше останетесь здесь, вы подвергнете опасности другие жизни. Вы в состоянии спускаться завтра самостоятельно?

— Да.

Его ответ был едва слышен. Он подхватил два баллона и вышел в ночь.

— Странная вещь, — неприятное воспоминание вернулось ко мне.

— Что?

— Когда вы и Барни решили повернуть назад Брайана, вы увидели Рейнхарда и его товарища, и сказали, что, возможно, они идут погибать.

— Это правда. Та скорость, с которой они тащились, могла привести их к беде.

Затем вспомнился наш разговор с Алом перед отлетом в Катманду.

— Вы помните наш разговор в Хардфордшире, когда вы приехали к нам за несколько недель до начала экспедиции? Вы предсказали, что такое может случиться. Вы сказали, что в лагере 6 мы можем встретить кого-нибудь в таком состоянии. Вы даже уточнили, что этот кто-то будет из Восточной Европы.

— Да я помню.

— Не кажется ли это вам довольно странным?

Ал ненадолго задумался.

— Нет, почему же. Сейчас столько неорганизованных групп идет на Эверест, что было бы просто удивительно не встретить здесь кого-нибудь, попавшего в беду.

На этом мы закончили дискуссию и продолжили готовить еду, но из моей головы не выходил недавний разговор с венгром. Почему я не испытывал больше сострадания к нему? Почему мы не предложили ему, по крайней мере, пойти и проверить Рейнхарда, а вдруг он поправится?

Правда в том, что гора обесчеловечила меня, снизив порог чувствительности. Известие о неминуемой смерти Рейнхарда скорее удивило меня, чем шокировало. Такая подмена казалось нормой. Мое сознание твердило мне, что это лагерь 6 на высоте 8300 м, что здесь люди умирают, если что-то у них пойдет не так. Рейнхарду не помочь. Нам тоже. Идя на такую высоту, мы все добровольно заключаем с горой неписаный договор, который гласит: «Я ставлю себя в такие условия, в которых я могу умереть». Поэтому такая роскошь как жалость и сострадание часто оказывается оставленной в базовом лагере вместе с другим ненужным багажом. Если бы мы принести эти эмоции с собой, возможно, нуждались бы в них по отношению к себе. Я начинал понимать, что в действительности означает «зона смерти».