Вильгельм Липпих - Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945

Вскоре после прибытия в Ревель наша дивизия села на поезд и отправилась в латвийский город Дюнабург, располагавшийся на берегу реки Дюны. Затем мы совершили 45-километровый пеший марш на запад. Оказавшись в городе Рокишкис, в соседней Литве, 17 июля мы ввязались в бой с наступающими частями Красной Армии, но удержать город не смогли. Перейдя к обороне, мы заняли позиции примерно в 120 километрах к юго-востоку от латвийской столицы Риги.

Хотя я перестал заниматься корректировкой огня, мне тем не менее приходилось постоянно бывать на передовой. Уверенный в своих способностях наездника, я, возможно, излишне часто подвергал себя ненужному риску. Как-то раз я решил размяться и прокатиться на Tea, но в конечном итоге оказался слишком близко от вражеских позиций.

Рядом со мной засвистели пули. Это были действительно опасные минуты, особенно если принять во внимание признания пленных русских солдат о том, что части Красной Армии получили приказ стрелять прежде всего в тех немецких военнослужащих, на ком бриджи и сапоги офицерского типа. Развернув Tea, я галопом направился в тыл. В очередной раз жизнь моя была спасена.

Помимо визуального наблюдения за позициями противника, мы также постоянно прислушивались к изменению громкости шума, доносившегося со стороны русских окопов. Иногда эти изменения были незначительными, но порой вполне различимыми. Находясь на позициях под Рокишкисом, мы слышали женский смех, долетавший до нас с той стороны ничейной земли. Я приказал нашим орудийным расчетам дать несколько залпов в том направлении. После этого на передовой стало тихо.

Той же ночью, несколько часов спустя, из наших окопов, находившихся в 50 метрах перед моим блиндажом, на позиции русских обрушился мощный пулеметный огонь. Вестовой, явившийся через несколько минут, подтвердил мои подозрения — советские войска действительно пошли на нас в атаку.

Понимая необходимость артиллерийской поддержки, я вышел из блиндажа и отдал приказание минометчикам открыть огонь. Минометы в условиях лесистой местности более эффективны, чем гаубицы. Не зная точно, насколько глубоко внедрились русские на наши позиции, я приказал накрыть минами цели, находящиеся в 100 метрах от нас.

Когда несколько залпов приостановили натиск врага, я приказал обстрелять минами цели на расстоянии 50 метров от нас. Огонь стрелкового оружия не ослабевал, и я понял, что противник находится уже совсем рядом. Я приказал дать новый залп, сократив расстояние до 25 метров.

Когда минометы обрушили мины на участок размером 25 на 75 метров, атака противника захлебнулась. Вместо того чтобы рассеять пехоту по всей передовой, как это бывает во время обычных дневных атак, русские сомкнулись в темноте в плотную группу и поэтому понесли огромные потери. Как выяснилось позднее, одной только нашей миной было убито не менее десятка красноармейцев. Потери русских от тридцати мин наверняка составили многие десятки, если не сотни человек.

Несколько дней спустя я отдыхал в моем блиндаже, располагавшемся в 100 метрах от передовой. Неожиданно ко мне вошел подполковник Вернер Эбелинг, наш новый полковой командир.

— Люббеке, у вас есть что-нибудь выпить? — спросил он.

Польщенный возможностью неформально пообщаться с начальником, я вытащил из-под койки бутылку коньяку.

В следующую секунду в блиндаже появились еще три офицера.

— Это все, что у тебя есть? — спросили они.

Я извлек еще пару бутылок.

Далее со мной злую шутку сыграла немецкая традиция застолья. После тоста следовало опустошить рюмку и перевернуть ее вверх дном, так что пропустить очередную порцию спиртного было невозможно. После долгой череды тостов мы были настолько пьяны, что с трудом могли двигаться. Выйдя из блиндажа, мы прошли примерно полтора километра до нашего обоза, напоминая кучку пьяных матросов в порту. Отыскав квартирмейстера, мы получили от него бочонок соленой селедки, которую стали вылавливать прямо руками. Не удивлюсь, если мы вышли на самый передний край, но сам я был слишком пьян, чтобы точно помнить это. На следующий день моя голова буквально раскалывалась от похмелья. Так плохо после выпивки мне еще не было никогда в жизни. С тех пор один только запах коньяка вызывает у меня омерзение.

7 августа — 5 октября 1944 года

Вскоре после упомянутой выше попойки наступление Красной Армии продолжилось. Над нашей частью возникла угроза окружения под Рокишкисом, заставившая нас 7 августа отступить в район Дюны. Отойдя через пару дней на северо-запад, моя рота, состоявшая теперь из 180 человек, заняла позиции на берегу реки Немунелис-Мемеле. Теперь мы находились в 60 километрах к северо-западу от Рокишкиса и примерно на том же расстоянии к юго-востоку от Риги.

Когда мы заняли свой участок передовой, я приказал выпустить снаряд по цели по конкретным координатам, такова была стандартная процедура. Когда за моей спиной грохнул выстрел гаубицы, я стал ждать последующего взрыва на передовой.

Вместо этого взрыв прогремел позади меня, и я понял, что это был недолет. В следующую минуту я увидел бегущего к нашим позициям немецкого солдата. «Эти сукины дети подстрелили меня!» — истошно кричал он.

Не до конца уверенный в том, кто виноват в недолете — я, дав неправильные координаты, или совершивший ошибку орудийный расчет, я не стал брать вину на себя. К счастью, ранение у того злополучного солдата оказалось достаточно легким.

Ближе к концу августа боевая обстановка на берегах Дюны ухудшилась, и мы стали постепенно отступать на запад. Участившиеся атаки советских войск привели к тому, что на выравнивание линии фронта все чаще стали бросать упоминавшиеся мной ранее «пожарные бригады», призванные блокировать действия Красной Армии. Однако эффективность их действий затруднялась тем, что мы точно не знали, где находится враг — перед нами, сзади или сбоку. Чтобы избежать окружения, нашим войскам приходилось отступать по всей линии фронта.

Выполняя роль «пожарной бригады», наша минометная рота иногда занимала участок впереди нас вдалеке от пехотинцев нашего полка или поддерживала огнем другие дивизии вермахта. Поскольку расположение нашей роты оставалось в стороне от главных ударов Красной Армии, мы чаще всего принимали участие в многочисленных мелких боях местного значения.

При обороне наши орудия служили средством сдерживания наступающих советских войск, однако когда части вермахта сами переходили в наступление, мы пытались уничтожить скопления живой силы и боевой техники противника, предупреждая его удары. Когда нам это не удавалось, мы старались связать действия врага, ограничить скорость преследования.