Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении - Юрий Германович Вебер
Говорили о многом. Но каждый примеривал в интересах другого что-то наиболее близкое себе. Попов говорил о сочинениях адмирала:
— Мне довелось прочитать в «Морском сборнике» Никогда не думал, что военная тема может так затронуть меня, глубоко штатского. Ваши мысли о нравственном элементе, знаете, так необычны…
Макаров говорил об изобретении Попова:
— Нельзя никак с этим отстать. Побьют!
И возмущался: что за скудная постановка! Неповоротливость, нищенские средства… Он сразу подметил, в чем сейчас корень всего: организация производства приборов Специальная мастерская или даже завод. И проталкивание в практику. Ведь какое могучее подспорье в морской войне! Вспомнить хотя бы недавнее сражение за Филиппины Американские корабли-то шли ночью, вслепую, боясь обнаружить себя световой сигнализацией… и очень метко обстреляли собственные миноносцы.
— Где смогу, буду настаивать, — погрозил он кому то опять убыстряя шаг.
О Маркони сказал:
— Оборотистый! Но изобретатель все же не тот, кто закричал громче.
Попов ответил молчанием. Только чуть ускорил шаг, будто хотел уйти от чего-то.
Адмирал говорил о другом. О том, что волновало его сейчас. Простой взгляд на карту России показывает: страна своим главным фасадом выходит на ледовитые моря. Там лежит великий водный путь из Атлантики в Тихий. Туда обращены важнейшие сибирские реки. Но полярные льды, но мерзлые оковы морей и рек — сколько отважных стремлений застыло в этих тисках! Он задумал: побороть ледовую неприступность, пробить дорогу. Конечно, с оружием новой техники. Мощный пароход-ледокол, подминающий льды и давящий их стальным корпусом, — вот средство полярной навигации, которое он предлагает. Он, Макаров, сам создал проект, защитил его против всех сомнений и теперь считает дни, когда сойдет со стапелей на воду его могучее детище. Первый ледокол! Какое дать ему имя? Он назовет его «Ермак». В честь того, кто отворил ворота Сибири. А корабль «Ермак» откроет ворота великого водного пути. Он сам поведет его в бой, на льды! И если победа, то видится ему недалекое: оживленное мореходство к устьям сибирских рек, и русские военные корабли, идущие кратчайшим путем в японские воды…
Он признался Попову в своей мечте. К Северному полюсу — напролом! Какая радость для всей России, какое торжество народного духа, когда удалось бы достичь этой заветной точки земного шара и развернуть там стяг научного исследования!
Попов слушал и сам загорался воодушевлением в присутствии этой сильной натуры. Ему представлялось: снежные пустыни, и в этом безмолвии торчат острые пики антенн, и голубоватое их свечение в потемках полярной ночи. Идет беспроволочная передача.
— Вы говорили… оружие современной техники. Я полагаю, беспроволочный телеграф…
— …должен быть на всех ледоколах и арктических станциях! — подхватил Макаров. — Я уверен, они пойдут…
И неожиданно прочитал на память, как восторженный гимназист:
Напрасно строгая природа
От нас скрывает место входа
С брегов вечерних на Восток…
Я вижу умными очами —
Колумб российский между льдами
Спешит и презирает рок!
Помните у Ломоносова?
— Я помню у него другое: «И волны гладки бьют в эфир». Это больше по моей специальности, — ответил Попов.
— Да, но чтобы все это было, надо сломить и другие льды, — вдруг нахмурился адмирал.
Известно, чего ему стоило отстоять свою идею ледокола. Управляющий Морским министерством Тыртов, тот самый Тыртов, наложил резолюцию: «Идея адмирала не может служить на пользу флоту… Не можем оказать содействия… Отклоняюсь от принятия этого проекта…» Макаров обратился в Географическое общество, но ученые остались равнодушными. Добился доклада на высочайшем заседании в Мраморном дворце, но дальше формального признания дело не подвинулось. Нужны крупные средства. Начал осаду министерства финансов.
— Спасибо Дмитрию Ивановичу — помог, вытащил! Какой человек! Работал с ним над бездымным порохом. И орел, и лев!
Говорил, как Менделеев сразу все понял и зажегся, ездил к министру и доказывал в пользу ледокольного опыта.
— Сейчас я делю всех людей на два разряда, — жестко сказал Макаров. — Одни — кто сочувствует моей идее, другие — кто ей противится. Все первые для меня — хорошие, все вторые — дурные. Остальных я не знаю.
С каким-то новым чувством почти досады на самого себя взглядывал Попов на крепкую фигуру адмирала, слушал его твердую, уверенную речь. Они шли бок о бок, и темные силуэты их в призрачном молочном свете балтийского заката были видны далеко по набережной.
Пришел на петербургскую квартиру своего приятеля Любославского, тяжело опустился в кресло. Тот внимательно посмотрел на него и спросил:
— Что-нибудь случилось?
— Нет, так, пустяки… Устал немного.
Расстегнул сюртук, вытянув поудобнее ноги. В боковом кармане хрустнула бумага. И тут не дает покоя! Он вынул, расправляя толстый глянцевитый лист с казенным штампом.
— Можешь полюбоваться, если охота.
Любославский пробежал глазами и вскочил, потрясая бумагой:
— Вот! До чего может дойти! Вламываются в дом!
— Что тебя так удивляет? — спросил Попов.
— Как — что? — еще больше удивился Любославский. — Ты что, не понимаешь? Ты сделал открытие, изобрел, а у тебя пытаются прямо из-под носа… — снова потряс бумагой.
Официальное отношение. «Общество Маркони» заявило в России через агентскую контору в министерство финансов претензию. О выдаче Маркони русского патента. Патента… на изобретение беспроволочного телеграфа. Это значит, что каждый, кто захотел бы изготовить в России аппараты по схеме, указанной в таком патенте, должен просить разрешения у Маркони и платить ему за это, платить. Министерство финансов запрашивает мнение на сей счет Морского технического комитета. Технический комитет запрашивает преподавателя Минного класса в Кронштадте А. С. Попова. Его мнение.
— Я называю это — совать персты в живую рану, — сказал Любославский.
— Зачем так трагически?
— Неужели они не могли обойтись? Ответить сами, не теребить тебя. Каждому грамотному теперь известно, как это было.
— Вероятно, считают, что я могу сказать точнее всего. Там же приложены схемы, описание, — как бы защищаясь, пытался объяснить Попов.
— И ты их еще оправдываешь! — ужаснулся Любославский. — Твоя рассудительность доведет тебя…
— Но мне в самом деле легко ответить, — возразил Попов. — Факты бесспорно подтверждают.
— Я вижу, как тебе легко, — горько усмехнулся Любославский.
Попов как бы отвел рукой замечание приятеля.
— Меня интересует другое, — сказал он медленно. — Что это за человек, этот Маркони? Что побуждает его?
— Разве ты не видишь? С самого начала все его поступки.
— Но он смело действует. Знаешь, такая дальность на двенадцать, на восемнадцать километров. Это не шутка.
— Да, он смело берет чужое, — показал Любославский на бумагу. — Что плохо лежит.
— Ну, это ты с досады, — сказал Попов. — А что, если он не знает обо мне, о
